Perception of the East and the tasks of Far Eastern policy of Russia in the views of V.N. Kokovtsov and P.A. Stolypin

Full Text

Образ Востока в начале XX века в российском обществе и отношение к нему определялись пониманием тех задач, которые стояли в то время перед Россией. Активизация дальневосточного направления внешней политики России была связана с деятельностью С.Ю. Витте, занимавшего пост министра финансов (1892–1903 гг.), при этом его деятельность выходила далеко за пределы круга вопросов, которыми занималось министерство. Витте, понимая особую историческую роль России на Востоке, осознавал гибельность для нее вовлечение в военные столкновения и стремился исключить такого стечения обстоятельств в Азии, одновременно стараясь развивать железнодорожное сообщение Дальнего Востока и Центральной России [1]. Однако, уже занимая пост премьер-министра, в разгар Русско-японской войны Витте стал свидетелем краха всей дальневосточной политики. Его преемники В.Н. Коковцов (министр финансов в 1904–1905 и 1906–1914 годах, председатель совета министров с 1911 г.) и П.А. Столыпин (председатель совета министров 1906–1911) не остались в стороне от восточной политики, однако их деятельность проходила в условиях необходимости решения задач восстановления боеспособности русской армии после поражения в войне с Японией и укрепления обороноспособности Дальнего Востока.

Наряду с изучением общих вопросов деятельности В.Н. Коковцова на государственных постах и в эмиграции [2; 3] ряд авторов обращается непосредственно к его роли в дальневосточных делах [4; 5]. Деятельность и реформы Столыпина всегда находились в центре внимания исследователей, однако его роль в восточной политике России, как правило, специально не рассматривалась, а обращение к ней происходило в контексте его реформаторской деятельности, важное место в которой занимала переселенческая политика в Сибирь, Казахстан, Киргизию, на Алтай и Дальний Восток [6–11]. Однако их восприятие Востока и понимание задач дальневосточной политики России до сих пор не являлись предметом специального исследования.

В.Н. Коковцов оказался тесно связан с восточной политикой еще в период Русско-японской войны, когда находился на посту министра финансов. В воспоминаниях он дал развернутую характеристику роли министерства финансов в период войны с Японией [См.: 4]. К своим личным заслугам В.Н. Коковцов относил то, что он сумел изыскать источники финансов на ведение войны, которыми, как он сам отмечает, стали внешние и внутренние займы [12, с. 29–30], сохранить в ведении министерства финансов Восточно-Китайскую железную дорогу и повысить ее пропускную способность [12, с. 38–39], что сыграло важную роль в проведении военных операций. В.Н. Коковцов отмечал, что после поражения русского флота в Цусимском проливе император впервые потерял надежду на «славное для России окончание войны» и не видел «теперь надежды на скорую победу и думает только о том, что нужно тянуть войну, доводить японцев до истощения и заставить их просить почетного для нас мира» [12, с. 69]. В письме от 30 июня 1905 г. министр финансов, говоря о русских интересах, понимал их как «отказ от наступательной политики на Дальнем Востоке при сохранении непрерывной связи Сибири с Тихим океаном» [13, л. 3 об.]. Характеризуя роль С.Ю. Витте в подписании Портсмутского мирного договора, Коковцов писал: «Как бы ни относиться к Витте, справедливость требует сказать, что он вышел с величайшею честью из трудного положения» [12, с. 73], хотя отмечает также и роль императора в получении выгодных условий.

В.Н. Коковцов в своих воспоминаниях отмечал особую роль министерства финансов в решении восточных вопросов. Характеризуя обстоятельства заключения Портсмутского договора, он писал: «Привыкши постоянно иметь самые близкие отношения к Витте, в бытность его Министром Финансов, Гр. Ламсдорф перенес часть этой близости на меня как на его преемника, – но главным образом в том, что все вопросы финансовые, экономические и промышленные сосредоточивались по Китаю, Японии и Персии в Министерстве Финансов, и трудно даже сказать, какое ведомство имело наибольшее влияние на дела этих трех стран: дипломатическое ли или финансовое» [12, с. 75–76]. Позднее Коковцов писал, что министр иностранных дел Извольский никогда не советовался с ним по европейским делам. Исключение из этого правила «допускалось им [Извольским] только для дел, касающихся Китая, Японии и Персии, по которым, еще со времени Графа Витте и Гр. Ламсдорфа, установилось, что все существенные вопросы проходят при постоянном участии Министра Финансов, в силу того, что Китайская Восточная железная дорога находится в его ведении, в Персии имеет огромное значение Учетно-Ссудный Банк, а в отношении Японии Извольский часто в шутку говорил, что он был бы рад вообще передать мне весь Японский отдел его Министерства» [12, с. 333].

Если в восточной политике С.Ю. Витте акцент делался на внешних связях России и азиатских государств и стремлении усилить влияние России в дальневосточном регионе, то при его преемниках восточная политика была в большей степени направлена на развитие восточных территорий России. Отношение Столыпина к восточным регионам России нашло отражение в его речи перед Государственной думой в марте 1908 г.: «Не забывайте, господа, что русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света … это его сознание выражалось всегда и в стремлении к переселению, и в народных преданиях, оно выражается и в государственных эмблемах. Наш орёл, наследие Византии, – орёл двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему орлу одну голову, обращённую на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью» [14, с. 129]. Уделяя особое внимание Азиатской России, П.А. Столыпин немало сделал для организации массовых переселений крестьян.

Столыпин стремился обратить энергию развития страны на ее восток, который имел значительный потенциал, но пробуждался слишком медленно из-за ряда причин – прежде всего, плохо развитых коммуникаций [8, с. 326]. В.Н. Коковцов в своих воспоминаниях писал о представлении министерства путей сообщения о начале строительства Амурской железной дороги: «Лично Столыпин и весь Совет Министров, не исключая меня, отнесся к этому представлению как делу величайшей государственной важности. У всех на памяти была еще только что изжитая по ее последствиям русско-японская война. Все помнили хорошо, какую службу сослужила, во время этой войны, Восточно-Китайская железная дорога; всем было до очевидности ясно, что при новом столкновении с Японией или Китаем эта дорога оказалась бы под несомненным ударом нашего противника, который оказался бы гораздо более подготовленным к разрушению ее, нежели оказалась в 1904 году Япония» [12, с. 321]. Министр финансов отмечал: «необходимость связать рельсами наш Уссурийский край с Восточною Сибирью и всею Poccиeй, совершенно независимо от Восточно-Китайской дороги, которая в 1936 году могла быть выкуплена Китаем, а по окончании срока концессии поступала безвозмездно в его обладание, – все это делало вопрос о неизбежности постройки этой дороги только вопросом времени» [12, с. 322]. П.А. Столыпин, отстаивая необходимость постройки Амурской железной дороги, говорил, что Россия должна быть сильна «на нашем Дальнем Востоке не для борьбы, а для прикрытия нашей национальной культурной работы, которая является и нашей исторической миссией» [15, с. 121].

Характеризуя мнение императора по поводу строительства железной дороги, В.Н. Коковцов писал: «Государь, всегда принимавший особенный интерес во всем, что касалось Сибирской железной дороги, и считавший вопрос как бы своим личным делом с тех пор, как, будучи Наследником престола, он произвел закладку последнего участка дороги, выходившего к Владивостоку, не раз говорил об этом деле и со Столыпиным, и со мною. Он всегда горячо отстаивал необходимость постройки сплошной железнодорожной линии, идущей по русской земле, постоянно повторяя, что Он уверен в том, что Китай воспользуется первою возможностью, чтобы выкупить дорогу, и мы останемся тогда в полной разобщенности нашей дальневосточной окраины от центра государства» [12, с. 322]. При этом С.Ю. Витте выступал против постройки данной железной дороги, «находя его не только неразработанным, но и совершенно ненужным, непосильным для казны и способным отвлечь внимание России от других, более нужных железнодорожных сооружений и различных насущных задач, каковы – усиление нашей армии после разгрома ее в Манчжурии, и даже чрезвычайно опасным для нас, потому что Китай и Япония неизбежно увидят в этом предприятии новую угрозу их положению [12, с. 323–324]. В 1908 Столыпин смог добиться от Государственной Думы ассигнований на постройку Амурской железной дороги, которая должна была соединить Сибирь и Владивосток проходящей по территории России трассой.

О Сибири П.А. Столыпин писал: «Богатая всем, кроме людей, Сибирь только в приливе сюда живой русской рабочей силы может найти полноту хозяйственной и культурной жизни» [16, с. 1]. П.А. Столыпин прилагал все усилия для включения в национальную политику защиты азиатских территорий России от возможного захвата иностранцами и подчинения пограничных с Китаем малонаселенных местностей, «на тучном черноземе которых возможно было бы вырастить новые поколения здорового русского народа» [17, с. 113].

В письме к Николаю II 26 сентября 1910 г. Столыпин сообщал: «… прорывающийся из России в Сибирь смешанный поток богатых и бедных, сильных и слабых, зарегистрированных и самовольных переселенцев – в общем, чудный и сильный колонизационный элемент. Прибавлю, элемент – крепко монархический, с правильным, чистым, русским миросозерцанием» [18, с. 82–83]. В целом программа правительства по хозяйственному освоению Дальнего Востока дала импульс для развития региона и его интеграции с другими регионами России [11].

В письме к А.П. Извольскому от 28 июля 1911 г. Столыпин делился своими мыслями о том, что «война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии». Угрозу Столыпин видел именно с Востока: «Между тем, гроза не с одного Запада. Я в одном с Вами не согласен, даже после нашего весеннего разговора, – это в оценке Китая. Вернувшийся оттуда Гучков говорил мне, что он был поражен переменою не только в Китае, но и в китайцах. Вот где нам нужна и мудрость, и осторожность!» [19, л. 27].

В.Н. Коковцов, будучи министром финансов, призывал также забыть о широком размахе действий на Тихом океане и «сидеть смирно», соразмеряя намечаемые цели с имеющимися средствами [20, с. 35]. Говоря о результатах своей поездки на Дальний Восток [см: 21], Коковцов в воспоминаниях характеризовал Китай следующим образом: «Китайская власть слаба до последней степени и совершенно неспособна ни на какое сопротивление нам, если только мы стояли на почве нашего контракта. Она желала только одного – чтобы ее никто не трогал и не пытался приобретать для себя каких-либо новых преимуществ, так как за всякой уступкой в нашу пользу автоматически шли попытки со стороны других стран выговорить для себя какие-либо компенсации» [12, с. 404].

Таким образом, положение России на Востоке оставалось в центре внимания П.А. Столыпина и В.Н. Коковцова во второй половине первого десятилетия XX века. Для них было характерно понимание необходимости развития восточных регионов Российской империи, в которых виделся огромный потенциал для социально-экономического развития страны, при осознании необходимости избегать военных столкновений в Азии. Политика правительства была направлена на мирное включение территории Сибири и Дальнего Востока в экономическую и политическую жизнь государства, принимались решения по хозяйственному освоению Приамурья и Уссурийского края.

About the authors

Valery Vladimirovich Suvorov

Author for correspondence.
Email: valeriy_s@inbox.ru

candidate of historical sciences, assistant of Philosophy, Humanities and Psychology Department

References

Supplementary files