The Senate under Paul I and the issue of fiscal status of petty szlachta in the Russian western provinces at the turn of the 19th century

Full Text

В результате второго и третьего разделов Речи Посполитой 1793–1795 гг. Российская империя приобрела обширные территории с населением в несколько миллионов человек. Одной из главных особенностей исчезнувшего Польско-Литовского государства была многочисленность его привилегированного сословия – шляхты, которая составляла в середине XVIII столетия, по принятым в современной историографии оценкам, 8–10% всего населения [1, с. 4]. К 1796 г. в пределах империи проживало свыше 250 тысяч шляхтичей [2, с. 158, 163, 164]. Польское дворянство представляло собой конгломерат различных по своему имущественному положению социальных групп. Значительное большинство дворян старой Польши, превратившихся в подданных российских монархов, принадлежали к мелкой шляхте, которая собственным трудом добывала средства к существованию. Наиболее многочисленной категорией была «чиншевая» шляхта, которая по договоренности с помещиками владела и обрабатывала небольшие участки земли, платя в качестве ренты условленную денежную сумму («чинш»).

Изучение истории дворянства Речи Посполитой, в т.ч. и мелкой шляхты, оказавшегося по итогам разделов в пределах Российской империи, занимает важное место в современной историографии Белоруссии, Литвы, Польши, Украины. Однако обстоятельства появления на повестке дня в Петербурге вопроса о месте мелкой шляхты в сословной иерархии Российской империи рассматриваются лишь в немногих работах. Справедливо считая 1800 год важной вехой, когда было положено начало правительственным мерам по «разбору» шляхты (т.е. определению ее сословной принадлежности), историки внимательно анализируют содержание указов, предписывавших шляхте представить доказательства своего дворянства, спорят о датах их издания. Хотя еще в 1990 г. И. Рыхликова опубликовала сведения об изданных в июне и сентябре 1800 г. в отношении шляхты двух указах [3, p. 110‑112], историки продолжают приводить разные данные по датировке и количеству этих указов [4, с. 103, 161; 5, с. 27‑28; 6, с. 87; 7, с. 127, 130].

При исследовании имперской политики в отношении шляхты на рубеже XVIII и XIX веков большинство исследователей рассматривают Сенат как цельный, консолидированный орган высшего государственного управления, игнорируя то обстоятельство, что сенатские департаменты действовали как самостоятельные органы и в рамках своей компетенции принимали резолюции и издавали указы от имени всего Правительствующего Сената. Возможно, именно такое понимание функционирования Сената помешало историкам обратить должное внимание на противоречащие друг другу резолюции, принятые его 3-м и 1-м департаментами и воплощенные в соответствующих указах 12 апреля и 15 июня 1800 г. Вместе с тем некоторые исследователи отмечают «непоследовательность политики» [4, с. 102] и «противоречия» [6, с. 87] по вопросу об обложении мелкой шляхты подушной податью.

Задачей настоящей статьи является анализ обстоятельств рассмотрения в Сенате вопроса о податном статусе мелкой шляхты в годы царствования Павла I, а также резолюций и указов Сената, принятых по этому поводу в 1800 г.

Воцарение Павла, считавшего разделы Польши несправедливым актом [8, с. 219], создало благоприятные условия для законодательного закрепления за шляхтой ее прежнего статуса. В отличии от Екатерины II, стремившейся к унификации новых территорий с имперским центром, Павел I стал с уважением относиться к традиционным судебно-правовым структурам на окраинах [9, с. 387, 388]. 12 декабря 1796 г. монарх объявил о том, что Белорусская, Виленская, Волынская, Гродненская, Киевская, Минская и Подольская губернии (в дореволюционной историографии они обозначались как «польские» или «западные»; в данной работе эти термины используются в качестве конвенции для обозначения административно-территориальных единиц Российской империи, образованных из бывших земель Речи Посполитой), наряду с остзейскими и малороссийскими, а также Выборгской, должны находится «на особых по правам и привилегиям их основаниях» [10, с. 229]. На этих пограничных территориях были созданы аналоги прежних судебных учреждений, сохранены исторически сложившиеся системы права и процессуальные нормы судопроизводства, существовавшие там до присоединения к России.

Особое положение этих областей институционально было воплощено в 3-м департаменте Сената, который со времени реформы 1763 г. являлся для них высшей апелляционной инстанцией [11, с. 463; 12, с. 388]. На рубеже XVIII и XIX вв. в нем решались и некоторые вопросы администрирования, в частности, вопросы по разъяснению порядка организации дворянских выборов в «польских» губерниях [13, л. 1]. Территории, приобретенные в ходе разделов Польши, также были отнесены к его ведению. Решение дел, поступающих из судов этих губерний, требовало от сенаторов департамента специального знания местных правовых норм. Именно этим объясняется то обстоятельство, что от трети до половины его членов в разные годы на рубеже XVIII и XIX веков составляли представители региональных элит – выходцы из остзейских и «польских» губерний. В павловское время среди сенаторов этого департамента были помещики Курляндии и Лифляндии - бароны Карл Генрих фон Гейкинг, Бальтазар Иоганн фон Кампенгаузен, Отто Герман фон дер Ховен (Говен), граф Готхард Андреас фон Мантейфель, владельцы обширных имений в западных губерниях – графы Лев (Леонард) Ворцель, Август Илинский, Северин Потоцкий, и др. [14, с. 94, 107, 116, 186, 193, 266]. 3-й департамент Сената стал тем государственным институтом управления, с помощью которого представители западных окраин империи отстаивали интересы своих губерний на основе старых привилегий, подтвержденных Павлом I. Именно это обстоятельство часто становилось причиной разногласий между представителями пограничных и внутренних губерний империи. Бывший в 1796-1798 гг. сенатором 3-го департамента Г.К. фон Гейкинг в своих воспоминаниях «обрисова [л] дух партийной розни, царившей тогда … между старинными русскими и новоприобретенными провинциями» [15, с. 9‑10, 20‑21]. Русский поэт и писатель И.И. Дмитриев, служивший в 1797-1798 гг. обер-прокурором этого департамента, в своих воспоминаниях также отмечал «разномыслие» между «русскими сенаторами», с одной стороны, и Гейкингом, Ховеном и Илинским, с другой [16, с. 139‑141].

Однако к январю 1800 г., когда в 3-й департамент по распоряжению Павла I поступило дело, в котором затрагивался вопрос о положении мелкой шляхты, среди его членов уже не было ни П.А. Соймонова, которого К.Г. фон Гейкинг называл «диктатором», пытавшимся при поддержке русских сенаторов игнорировать местное право при решении дел из остзейских губерний [15, с. 9, 20‑21], ни самого Гейкинга, который будучи президентом юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляднских дел стоял на страже старых привилегий. Видимо, отсутствие среди сенаторов департамента противников особого правового статуса пограничных областей свело на нет противостояние между «русской» и «немецко-польской» группами. В январе-марте 1800 г., когда рассматривался вопрос о шляхте, из сенаторов департамента заседания посещали Л.С. Ворцель, Б.Б Кампенгаузен, О.П. Козодавлев (обер-прокурор 3-го департамента в 1796-1797 гг.). А.И Илинский, А.И. Голохвастов, Д.П. Трощинский были командированы царем для ревизии губерний, гр. И.А. Безбородко был в отпуске, О.О. фон дер Говен и С.Ф. Стрекалов отсутствовали по болезни. Обер-прокурором департамента с декабря 1799 г. являлся А.Н. Оленин (в будущем известный государственный деятель) [17, л. 1‑845].

Вопрос о сословном статусе мелкой шляхты в империи возник как следствие инвентаризации человеческих и материальных ресурсов завоеванных территорий, которая была проведена в ходе 5-й ревизии 1795-1796 гг. и люстрации (хозяйственного описания и кадастра имений, принадлежавших в прошлом польской короне) 1798-1800 гг. [18, с. 187–189] в западных губерниях. Ревизия здесь прошла по особым правилам, разработанным генерал-губернатором Т.И. Тутолминым. В качестве отдельных категорий населения, которые пользовались «преимуществами благородных», помимо других привилегированных классов учету подлежали чиншевые, околичные и служебные шляхтичи. Однако они вписывалась не в ревизские сказки (предназначенные исключительно для податного населения), а в «особые именные ведомости» по каждому населенному пункту [19, с. 234, 235]. Таким образом, мелкая шляхта с различными наименованиями была документально зафиксирована как особая сословная категория империи.

Люстрация государственных имений в новоприсоединенных областях вызвала появление проектов по увеличению с них доходов. Один из таких проектов содержался в донесении статского советника И. Кутлубицкого, поданого на «высочайшее» имя в конце 1799 г. (Иосиф (Осип Григорьевич) Кутлубицкий (Котлубицкий) был отцом Николая Кутлубицкого, генерал-лейтенанта свиты Павла I и коменданта Михайловского замка. Источники сведений И. Кутлубицкого для составления проекта неизвестны. Судя по формулярному списку, И. Кутлубицкий поступил в 1767 г. в Киеве на российскую службу по линии иностранных дел; владея восточными языками, во время русско-турецких войн исполнял различные поручения главнокомандующих армиями. Ему принадлежали 38 крепостных в Черниговской губернии [20, л. 3 об.-4, 5]).

В проекте описывались способы получения для казны до двух млн. рублей дополнительных доходов в Киевской, Подольской и Волынской губерниях. Речь шла главным образом о старостинских имениях (т.е. принадлежавших ранее польской короне), доходы с которых незаконно присваивались их временными владельцами. Говоря об упускаемых казной выгодах, Кутлубицкий упоминал и о 100-тысячной безземельной шляхте, которая вынуждена была «сносить от помещиков непомерные угнетения без всякой казенной пользы, платя им чинш». Если же поселить этих шляхтичей в казенных имениях, то, по мнению автора записки, «до 500 000 рублей они согласятся платить подати и, сверх того, к составлению войска могут с пользою употреблены быть …» [21, л. 126‑126 об.; 22, с. 351]. Очевидно, эти предположения Кутлубицкого отражали обсуждавшиеся в Петербурге планы использования в государственных целях потенциала мелкой шляхты как лично свободного населения.

К концу марта 1800 г. в отношении плана Кутлубицкого, переданного в Сенат, 3-й департамент подготовил доклад, который был представлен Павлу I на утверждение [17, л. 624 об]. Предложение провести на месте расследование о сообщаемых злоупотреблениях было одобрено департаментом. Однако пункт о переселении шляхты на старостинские земли и обложении ее податями сенаторы отвергли. В отношении мелкой шляхты доклад содержал положение, имевшее весьма важное значение для определения ее правового статуса. В нем указывалось, что шляхта была «всегда то же, что и дворяне, и из них безземельная шляхта для снискания себе пропитания нанимают от другой своей собратии излишние земли по контрактам и платят им не с особ, а с земли, или за домы ими нанимаемые. А потому за силою конституций 1374, 1457, 1463, 1699 и 1768 годов, увольняющих шляхетство от всех податей, [они] не могут никакой подлежать перемене их преимуществ» [21, л. 127 об.–128 об.; 22, с. 351‑352]. Здесь обращают на себя внимание два момента: во-первых, в соответствии с политической традицией Речи Посполитой безземельная шляхта представлялась как совершенно равная в своих правах помещикам и магнатам; и во-вторых, ссылаясь на польские законы, актуальность которых для западных губерний была подтверждена Павлом I, сенаторы пытались закрепить в российском законодательстве особые права шляхты (вне зависимости от ее имущественного положения) как де-факто высшего сословия в западных губерниях.

12 апреля 1800 г. доклад 3-го департамента был утвержден императором [17, л. 752 об.‑753 об; 21, л. 125‑129]. Можно высказать предположение, что важную роль в подготовке доклада и включении в него положения о мелкой шляхте сыграл сенатор Л.С. Ворцель – единственный представитель «польских» губерний, который присутствовал на всех заседаниях этого департамента во время рассмотрения плана Кутлубицкого [17, л. 85, 192, 368 об., 624 об., 658 об.]. Инициатива Ворцеля была направлена на разрешение вопроса о статусе мелкой шляхты в благоприятном для нее отношении. Учитывая признание верховной властью империи прежних привилегий польских областей, эта правовая норма могла привести к сохранению в них традиционной сословной структуры.

Следует сказать, что 3-й департамент незадолго до этого уже выносил по другому делу резолюцию, подтверждавшую старые привилегии мелкой шляхты еще в одном отношении. В феврале 1800 г. исполнявший обязанности «маршала» (предводителя) дворянства одного из уездов Подольской губернии Каэтан Пешинский обратился в Сенат с представлением о разрешении участвовать в дворянских выборах мелкопоместным шляхтичам. В качестве обоснования он ссылался на практику Речи Посполитой и приводил ряд польских конституций, санкционировавших участие такой шляхты в сеймиках. Апелляция к шляхетским привилегиям Речи Посполитой была с полным пониманием встречена в 3-м департаменте. 19 марта 1800 г. был издан указ, по которому на основании конституции 1768 г. разрешалось допускать к выборам всех «природных дворян», имеющих во временном пользовании помещичьи и казенные имения. Допускались даже их братья и другие родственники, не имеющие таких владений, но принадлежащие к древним родам [23, л. 13‑13 об.]. (Этот указ не вошел в Полное собрание законов и в историографии о нем известно только из указа Александра I от 8 июня 1802 г.: [24, с. 159]. См.: [25, s. 153, fn. 27]).

В тот же день – 12 апреля 1800 г., когда Павел I утвердил доклад 3-го департамента, в 1-м департаменте Сената, ведавшим административными и фискальными делами в масштабах всей империи, был заслушан вопрос об обложении подушным окладом находившейся в Новороссийской губернии мелкой шляхты. Этот вопрос ждал своего решения с начала 1797 г. Дело в том, что в результате административно-территориальных изменений часть бывших польских земель (входивших в 1793-1794 гг. в Брацлавскую губернию) была передана в состав образованной в начале 1795 г. Вознесенской губернии (наместничества) [26, с. 641-644]. В январе 1797 г. Вознесенская казенная палата донесла Сенату о том, что во время проведения 5-й ревизии возник вопрос о «положении в оклад» чиншевой шляхты. В Чигиринском уезде на требование полиции подать ревизские сказки шляхтичи, не имевшие на руках документов о своем происхождении, через предводителя дворянства попросили правителя наместничества кн. П.Н. Оболенского не записывать их «в оклад» до подачи доказательств в уездные дворянские комиссии. В качестве уважительной причины они ссылались на то обстоятельство, что документы находятся у их родственников заграницей – в Австрии и Пруссии. Тем не менее, Оболенский в октябре 1796 г. распорядился вносить таких людей в ревизские сказки для обложения подушной податью, но с пометкой о том, что «они объявили себя шляхетством и имеют представить на дворянское их достоинство доказательства» [27, л. 3‑4]. Оболенский следовал указаниям своего начальника - екатеринославского, вознесенского и таврического генерал-губернатора кн. П.А. Зубова. Еще в мае 1795 г. Зубов предписал местной администрации «при устроении вообще губернии Вознесенской» иметь в виду указ Екатерины II от 3 мая 1795 г. на имя Т.И. Тутолмина [27, л. 4‑4 об]. Этим указом позволялось «всем по договорам, на землях помещичьих или казенных живущим, которые могут надлежащим образом доказать благородство свое», просить «общество дворянское о принятии и вписании … в дворянскую книгу, дабы каждый … мог воспользоваться правами сему достоинству присвоенными, во вступлении в службу нашу и в приобретении имения» [28, с. 694–695]. Поскольку действие этого указа распространялось на все присоединенные от Польши земли, то, по мнению Зубова, его следовало применить и к уездам, отошедшим от Брацлавской губернии к Вознесенской. Исходя из указа, Зубов запретил вписывать в дворянскую книгу «под названием околичной и чиншевой шляхты» тех просителей, которые не смогут представить доказательств. Такие лица должны были быть причислены к «поселянам ведомства нижних расправ» [27, л. 3‑6]. Примечательно, что даже после административно-территориальных изменений, в результате которых образовалась губерния, включавшая в себя территории как бывшей Речи Посполитой, так и Турции, и Крымского ханства, Зубов вводил в ней для местной шляхты особый правовой режим на пространстве, очерченном границами старой Польши.

Поскольку в «польских» губерниях с чиншевой шляхты взыскание податей не производилось, а в указе 3 мая 1795 г. и предписании Зубова ничего не говорилось о ее податном статусе, Вознесенская казенная палата запросила Сенат о разрешении на обложение не представивших доказательств шляхтичей податями «наравне с поселянами казенного ведомства». В присоединенных к Вознесенской губернии семи «польских» уездах насчитывалось 9833 «душ мужеска пола» такой шляхты [27, л. 3‑6, 7‑16 об.].

После ликвидации Вознесенского наместничества неразрешенное дело о шляхте перешло в Новороссийскую казенную палату, от имени которой вице-губернатор П.И. Неверовский в апреле 1799 г. направил новый запрос в Сенат о том, «в каком звании причисляющихся в сию губернию полскую чиншовую шляхту считать, и следует ли их какою податью обложить?» [27, л. 17‑18 об]. Поводом к этому послужила просьба от живущих в Киевской губернии двух шляхтичей о причислении их в казенные поселяне в Новороссийском уезде. На основе запроса палаты сенатская экспедиция, контролировавшая налоговые поступления, по указанию государственного казначея А.И. Васильева подготовила записку, которая была представлена Сенату [27, л. 1‑2 об.]. Заслушав ее в сентябре 1799 г., 1-й департамент Сената не принял в тот момент никакого решения и вернулся к рассмотрению вопроса только 12 апреля 1800 г., то есть в день конфирмации Павлом I доклада 3-го департамента, подтверждавшего привилегии шляхты.

Была ли между этими событиями связь? По всей вероятности, доклад 3-го департамента представлял монарху генерал-прокурор П.Х. Обольянинов, назначенный на эту должность в феврале 1800 г. Последующий ход событий показывает, что только входивший в курс дел Обольянинов не обратил тогда должного внимания на положение о привилегиях мелкой шляхты. (Игравший в павловское время важную роль в работе канцелярии генерал-прокуроров М.М. Сперанский считал, что «всех их менее имел способностей Обольянинов и ему все с рук сходило» [29, с. 64]). В докладе, озаглавленном «О возложении местного исследования о доносимой статским советником Котлубицким потери дохода до 2-х миллионов рублей на комиссии, учрежденные для производства новой люстрации» [17, л. 752 об.; 30, л. 166 об.‑167], норма о шляхте выглядела как частность и была явно не на первом плане. Тем не менее упоминание шляхты в докладе могло напомнить чиновникам канцелярий генерал-прокурора или 1-го департамента о запросе из Новороссийской губернии.

Еще одной причиной появления вновь на повестке дня 1-го департамента вопроса о налогах со шляхты в Новороссии послужил проект переселения чиншевой шляхты из Киевской и Подольской губерний в смежную с ними Новороссийскую губернию. Его автор - упомянутый выше вице-губернатор Неверовский, 16 марта 1800 г. направил соответствующее представление генерал-прокурору [31, л. 4‑5 об.]. В пользу этого предположения говорит то обстоятельство, что именно 12 апреля 1800 г. генерал-прокурор передал это представление на рассмотрение в Экспедицию государственного хозяйства [31, л. 3].

1-й департамент уже сталкивался с проблемой определения сословного статуса некоторых шляхтичей западных губерний, поскольку в его ведомстве находилась Герольдия, занимавшаяся рассмотрением доказательств дворянства. В своих решениях Сенат воплощал политику Павла I, который с самого начала своего царствования занял жесткую позицию в вопросах признания в дворянстве [32, с. 461‑465]. Указом от 4 декабря 1796 г. монарх запретил дворянским собраниям и другим губернским учреждениям «вводить» кого-либо в дворянство и выдавать соответствующие грамоты [33, с. 216–217]. В развитие этого указа 19 марта 1797 г. было постановлено, что собрания могут только выносить свои заключения о полноте подаваемых просителями доказательств, которые должны были затем отсылаться в Петербург на окончательное решение Герольдии. Таким образом, фактически было отменено одно из главных положений Жалованной грамоты дворянству, согласно которому дворянское собрание каждой губернии имело право признавать просителей дворянами на основе представленных ими доказательств.

Опасения Павла I были вызваны тем, что губернские собрания не слишком придирчиво подходили к рассмотрению доказательств и признавали в дворянстве даже таких просителей, которые были записаны в ревизские сказки. Еще в 1789 г. Сенат распорядился присылать в Герольдию списки состоявших в подушном окладе лиц, которые тем не менее были признаны во дворянстве губернскими собраниями [34, с. 39-40]. Особенно остро эта проблема проявилась в Белорусской губернии, где множество потомков служилых людей, считавших себя шляхтичами, были записаны крупными помещиками в ревизские сказки [3, p. 122‑127]. Доказавшие дворянство в губернских собраниях, каковых к 1800 г. насчитывалось 1096 «душ», требовали исключения из подушного оклада. В ответ на просьбы некоторых из них 9 апреля 1800 г. 1-й департамент Сената предписал губернским властям неукоснительно выполнять предыдущие указы и представлять доказательства о дворянстве таких лиц в Герольдию. Сенат отмечал, что эти люди, имея на руках грамоты о дворянстве из губернских собраний, уклоняются от податей и повинностей, считая себя законными дворянами. Поэтому до утверждения их в дворянстве Герольдией и самим императором, они должны были оставаться в подушном окладе [35, с. 128–130]. Таким образом, у 1-го департамента были серьезные сомнения в том, действительно ли шляхтичей-землепашцев можно отнести к «благородному» сословию.

Представляется также, что мнение, высказанное П.А. Зубовым в ходе 5-й ревизии на юге империи о принадлежности мелкой шляхты к нижним классам населения, было принято во внимание сенаторами при рассмотрении вопроса о ее статусе. Очевидно, что Зубов считался экспертом в делах, связанных с Польшей (Зубов ведал и докладывал императрице «дела польские» [36, с. 206, 220]). В 1796 г. Екатерина II одобрила проект своего фаворита о переселении в Вознесенскую губернию нескольких тысяч семей мелкой шляхты для колонизации южного края и создания из них «поселенных полков». Зубов отождествлял беспоместную шляхту «польских» губерний с российскими однодворцами [37, с. 897–900]. Подобное сопоставление изначально формировало у русских сановников, мало или совсем не знакомых с общественным строем Речи Посполитой, определенные стереотипы и соответствующее отношение к мелкой шляхте.

Вновь рассмотрев 23 апреля 1800 г. представления казенных палат южного края, 1-й департамент Сената своим определением установил двухгодичный срок, начиная с 1 января 1800 г., для подачи доказательств о своем дворянском происхождении чиншевыми и околичными шляхтичами, проживающими в Новороссийской губернии. В течение этого срока было предписано взыскивать с них все государственные подати, которые государство обещало вернуть тем из них, кто будет утвержден в дворянстве «высочайшею» властью. Непредставившие до 1 января 1803 г. доказательств должны были быть «положены в оклад наравне с казенными поселянами». Двух же шляхтичей по их просьбе Сенат разрешил причислить в казенные поселяне [27, л. 19‑21]. Несомненно, что прошения о приписке к крестьянам также повлияли на решение сенаторов об обложении шляхты подушным налогом. С точки зрения сановников, если шляхта действительно являлась дворянами, было невозможно объяснить желание двух шляхтичей перейти в низшее сословие.

Это решение выглядело как продолжение курса по ограничению доступа в дворянское сословие. Следует иметь также в виду, что в 1-м департаменте не было ни одного представителя окраин - там заседала в основном старомосковская аристократия – кн. Г.П. Гагарин, кн. Н.Б. Юсупов, гр. Н.Н. Головин, бар. А.И. Васильев, П.С. Свистунов, Ф.А. Колокольцев [14, с. 100, 124, 390, 506], которые не спешили признавать мелкую шляхту за российских дворян. Кроме того, среди сенаторов 1-го департамента помимо государственного казначея Васильева были главы экономических ведомств, формировавших доходы государства, – Гагарин с 1798 г. был президентом Коммерц-коллегии, а Юсупов с 1797 г. возглавлял Мануфактур-коллегию [38, с. 166‑167, 890‑891]. Эти сановники в силу своих должностных обязанностей должны были блюсти «казенный интерес» особенно тогда, когда в условиях острого бюджетного дефицита империя нуждалась в новых источниках дохода. Определение от 23 апреля также вполне отражало политику павловского времени по увеличению податного населения за счет новых категорий, прежде свободных от повинностей [8, с. 429].

Государственный казначей и сенатор А.И. Васильев, будучи по должности главным блюстителем интересов фиска, посчитал правомерным вскоре поставить вопрос о налогообложении уже всей шляхты западных губерний. 20 июля 1800 г. Васильев представил в 1-й департамент Сената новую записку. (По наблюдениям А.Э. Нольде, «едва ли не большая часть» сенатских указов в павловское время, вошедших в ПСЗ, состоялись по представлениям Васильева [12, с. 748]). Упомянув о решении Сената в отношении мелкой шляхты Новороссийской губернии, Васильев сообщал, что по данным финансового ведомства «подобной и разной сверх того шляхты», которая «не положена в оклад» в западных губерниях находится 218 025 душ мужского пола. Представляя ведомость о численности разных групп шляхтичей по губерниям, Васильев просил Сенат вынести резолюцию и о них [27, л. 28‑28 об.]. Докладчик и готовившие записку чиновники имели слабое представление о реалиях бывших польских земель. Это хорошо иллюстрируется тем, что в ведомость помимо разных категорий мелкой шляхты, которая, как раз, и рассматривалась как объект для налогообложения, были включены по некоторым губерниям «дедичные владельцы» (т.е. помещики), «поссесоры» (арендаторы имений), а также другие категории населения, не относящиеся к шляхте [27, л. 29‑29 об.].

Рассмотрев 17 августа записку Васильева, департамент принял в отношении указанных в ведомости разных категорий «неположенной в оклад» шляхты точно такую же резолюцию как и о живущих в Новороссийской губернии. Шляхта должна была, начиная с 1 января 1800 г., в течении двух лет подать в дворянские собрания доказательства о своем дворянстве. На протяжении этого времени она облагалась государственными податями «наравне с казенными поселянами» тех губерний. Не представившие доказательств в течении установленного срока, должны были остаться на положении казенных крестьян [27, л. 30‑32]. Указ об исполнении первой резолюции был послан новороссийским властям 15 июня 1800 г. Но поскольку он повлек неожиданные для властей последствия, указ по второй резолюции послан так и не был.

Итак, 1-й департамент Сената 23 апреля и 17 августа принял две резолюции о взымании подушной подати с недоказавшей дворянства шляхты, которые по своей сути противоречили утвержденному 12 апреля Павлом I докладу 3-го департамента, в котором подтверждался ее фискальный иммунитет. Для объяснения подобной коллизии, скорее всего, следует предположить, что этот документ остался незамеченным как в канцелярии генерал-прокурора, так и в 1-м департаменте вопреки системе внутренних информационных потоков в Сенате. Подлинники сенатских докладов, адресованных монарху, обычно передавались с его резолюцией в Общее собрание Сената для оглашения. Не должен был быть исключением и апрельский доклад. Кроме того, 3-й департамент после отсылки указов с копией доклада в западные губернии 26 апреля передал копию со своего определения «к генерал-прокурорским делам» [30, л. 166 об.‑167, 173]. Тем не менее возможности того, что сенатские чиновники оставались в неведении нормы о шляхте нельзя исключить ввиду перегруженности и общего состояния дел в Сенате в павловское время. (А.Э. Нольде писал о «хаотическ [ом] беспорядк [е]» в Сенате при Павле I [12, с. 728]). О том, что 1-й департамент не располагал информацией об апрельском постановлении свидетельствует тот факт, что в ответе на запрос о чиншевой шляхте, присланном 4 мая 1800 г. из канцелярии 1-го департамента Сената в Экспедицию государственного хозяйства, доклад 3-го департамента не упоминался [31, л. 13]. Для предположения же об умышленном противодействии со стороны сенаторов норме, утвержденной самим царем, не имеется достаточных оснований. Хорошо зная крутой нрав Павла I, сановники не стали бы рисковать своим положением из-за своей убежденности в том, что неимущая шляхта не достойна дворянского звания.

На просчеты в работе всего сенатского аппарата и 1-го департамента, в частности, указывает и следующее обстоятельство. К моменту разрешения дела о шляхте в 1-м департаменте образованные из бывших польских территорий уезды уже три года как были переданы из упраздненной Вознесенской в Киевскую и Подольскую губернии [39, с. 706-710]. Это само по себе должно было снять вопрос с повестки дня, однако 1-й департамент не учел этого обстоятельства.

Получив сенатский указ от 15 июня, Новороссийская казенная палата переслала его в Киев и Каменец-Подольский [27, л. 23‑24]. Киевский губернатор А.Г. Теплов, имея в виду полученный из 3-го департамента Сената указ о сохранении шляхетских привилегий, не решился сделать распоряжения к исполнению нового указа. 9 августа Теплов обратился к генерал-прокурору за разъяснением. Застигнутый, похоже, врасплох, П.Х. Обольянинов 4 сентября поручил обер-прокурору 3-го департамента Оленину собрать справки о шляхте и подготовить выдержки из польско-литовских законов о ее правовом статусе [40, л. 1].

Тем временем по Киевской губернии стали распространяться слухи о предстоящем обложении шляхты подушной податью. Указ Сената был истолкован таким образом, что подати должны будут платить не только те шляхтичи, которые живут в четырех уездах (переданных из Вознесенской), но в пределах всей Киевской губернии. Губернскому предводителю дворянства Тадеушу Козловскому удалось тайно получить копию сенатского указа, присланного из Новороссийской палаты [40, л. 13‑13 об., 14–14 об.]. В конце августа и сентябре он обращался к Теплову, убеждая его ходатайствовать об отмене указа. Умело разыграв карту непредсказуемых политических последствий, которые могут произойти от обложения мелкой шляхты «обесчестивающей» (в оригинале письма: «un payment deshonorant» [40, л. 43 об.]) подушной податью, Козловскому удалось вызвать тревогу по поводу безопасности в крае у петербургских «верхов». Намек на существование там «якобинцев» [40, л. 44‑44 об.] задел тонкие струны страхов Павла I, постоянно опасавшегося внутренних социальных потрясений [41, с. 482].

Как представляется, основными мотивами киевского «маршала» для предпринятия такого демарша были как опасения за судьбу всех представителей бывшего привилегированного сословия Речи Посполитой, ныне ставших подданными непредсказуемого российского монарха, так и желание сохранить для польских помещиков те выгоды, которые они получали от мелкой шляхты, платившей им чинш, служившей в «экономиях» и т.п. Возможно также, что интрига вокруг мелкой шляхты была лишь способом для польской региональной элиты дискредитировать план Кутлубицкого, в котором она видела попытку покушения на свои права владеть бывшими коронными имениями.

Во многом благодаря интриге Т. Козловского вопрос о статусе мелкой шляхты был быстро пересмотрен в Сенате. 25 сентября 1800 г. 1-й департмент направил в губернские правления всех западных губерний новый указ, в котором требование к шляхте представить доказательства своего «благородного» происхождения сопровождалось более мягкими условиями, а угроза обложения подушной податью не фигурировала. В указе цитировалось постановление 3-го департамента от 12 апреля о сохранении за шляхтой старых привилегий и даже сеймовая конституция 1374 г. Согласно новому указу, для подачи шляхтой доказательств о дворянском происхождении устанавливался двухгодичный срок, начиная с 1 января 1801 г. В течение этого времени шляхтичи сохраняли свой прежний статус и не подвергались налогам и повинностям. По истечении срока местные власти должны были собрать и представить в Сенат сведения обо всех лицах, которые не представили документы. Особо было сказано о том, что указ о шляхте от 15 июня остается в силе для Новороссийской губернии, где шляхта должна быть обложена подушной податью [27, л. 33‑39 об.; 40, л. 15-18]. По рапортам Новороссийских губернских властей, после изменения границ в их губернии осталось только 16 шляхтичей [27, л. 23 -24, 25-25 об.].

Подводя итог, следует сказать, что разрешение в Сенате вопроса о фискальном статусе мелкой шляхты западных губерний было принципиально значимым для определения ее правового положения, поскольку именно подушная подать маркировала непривилегированные группы населения в империи [42, p. 21]. Департаменты Сената, в которые независимо друг от друга поступили дела, связанные с этим вопросом, приняли в 1800 г. противоречащие одно другому решения. Утверждение императором доклада 3-го департамента Сената, согласно которому вся шляхта in corpore признавалась равной дворянам, могло положить начало институализации шляхты в качестве особого сословия империи с привилегированным статусом. Решение же 1-го департамента, которым от шляхты были потребованы письменные доказательства ее «благородного» происхождения, перечисленные в Жалованной грамоте дворянства 1785 г., фактически означало, что имперская власть не признает особого сословного статуса мелкой шляхты и на бывшие польские области должен распространяться институт общеимперского дворянства. По сути решения департаментов Сената предполагали разные модели включения шляхты в социальную структуру империи: кооптацию целой группы путем законодательного признания ее привилегированного статуса или интеграцию в ряды российского дворянства каждого шляхтича в индивидуальном порядке (в случае представления доказательств, соответствующих требованиям имперского законодательства). Предпочтение было отдано второй модели, по которой принадлежность к шляхте должна была регулироваться в соответствии с российскими законами.

About the authors

Constantin Vadimovich Troianowski

Author for correspondence.
Email: troianowski@rambler.ru

postgraduate student of the Department of History

References

Supplementary files