Role of fishing in the final stone age of the Lower Ob region (on the materials of the settlement Gorny Somatnel - I)

Full Text

Значение рыбной ловли в человеческой истории сложно переоценить. Исследователи по-разному склонны оценивать роль, место и значение рыболовства в экономике разных эпох и территорий, однако его возникновение, а также складывание как отдельной хозяйственной отрасли относится к глубокой древности. Так, П.П. Борисковский [1, с. 119] считает, что эпизодический лов рыбы практиковался в Мустьерскую эпоху (250–40 тыс. л.н.), Г. Чайлд находит свидетельства спорадического рыбного промысла в Ориньякское время (22–24 тыс. л.н.) [2, с. 39], Г. Кларк [3, с. 39] и П.П. Ефименко [4, с. 494] склонны видеть бытование отдельных практик в Мадлене (18–11 тыс. л.н.). Что касается времени выделения рыбного промысла в отдельную, самостоятельную отрасль хозяйства, единой точки зрения не сложилось. Так, В.М. Массон [5, с. 33] считал, что рыбный промысел получает развитие в позднепалеолитическое время. Наряду с этим существует иная точка зрения на проблему, где развитый рыболовный промысел в Северной части Евразии связывается с мезолитическим временем и сопутствующими этому времени климатическими изменениями ледникового генезиса [6, с. 14]. Непосредственными причинами возникновения самого феномена рыбной ловли в первобытности многие исследователи называют кризис охотничьего хозяйства, который принудил древнее население к поиску альтернативных охоте способов добычи белковой пищи в окружающей среде [7, с. 168; 8, с. 83]. Наиболее архаичными снарядами промысла называют древковые орудия колющего типа: это остроги и гарпуны различных типов [9, с. 18–19]. Стоит отметить, что интерпретация орудий в качестве гарпунов в коллекциях археологических памятников, а следовательно, и оценка промыслов, бытовавших в древности, является вопросом отдельной дискуссии [10, с. 178]. Интенсивное развитие рыболовства прослеживается в мезолитическое время, именно в это время идет развитие отрасли, приведшей как к появлению усложненных древковых орудий лова (в частности, гарпунов с остриями специфических форм), так и к появлению качественно иных техник лова и используемых типов орудий, как то: крючковых снастей, ловушек (верши, запоры, котцы), сетей [11, с. 7].

Некоторые исследователи связывают переход к рыболовному промыслу с изменением хозяйственного уклада древних обществ, где массовый вылов становится, как минимум, причиной оседлости эпизодической, например сезонной [12, с. 283; 13, с. 203], и, как максимум, – одной из причин возникновения феномена оседлости постоянной, долговременной. Стоит отметить, что при совпадении ряда благоприятных условий производительность рыболовства позволяет даже провести параллели с земледелием (по таким признакам, как оседлость населения, сезонный характер получения ресурса, фиксированный по площади участок земли/водоема). Подобное описание «оседлых рыболовов», чья экономика основана на рыбном промысле и торговле, приводит в одной из своих работ Дж.П. Мёрдок. Примечательно, что в качестве иллюстрации этого феномена исследователь приводит данные из абсолютно разных регионов мира. Так, иллюстрируя хозяйственно-экономический уклад, базисом которого является рыбный промысел, этнографическими данными, он отмечает, что такой тип хозяйства характерен как для обитателей западной и центральной Африки, так и для аборигенного населения северной части Тихого океана, северо-западной части Азии. С известной осторожностью можно предположить, что процесс перехода к оседлому или полуоседлому рыболовству универсален для человечества в целом, хотя и разнится в деталях [14, p. 15]. Рассматривая Сибирский макрорегион (в частности, территорию Северного Зауралья и севера Западной Сибири), стоит отметить, что существование здесь экономики, как минимум полуоседлого типа, в хронологическом отрезке неолит – бронза, неоднократно упоминалось в ряде исследований. Однако топография описываемых поселений – побережья некрупных рек (главным образом, устья и истоки) и проточных озер [15, с. 225; 16, с. 104] – ключевым образом отличается от топографии поселения Горный Самотнел-1, где эксплуатировались биоресурсы крупнейшего в регионе водоема – реки Оби.

Рассматриваемый нами регион Нижнего Приобья, лежащий в границах Ямальской Арктики и Субарктики, традиционно относится к ареалу комплексной присваивающей экономики. Разнообразие природных условий территории обусловливает широкую вариативность хозяйственных задач, в процессе реализации которых сложились коллективы, объединенные совместной деятельностью, направленной на обеспечение жизнедеятельности в соответствии с выбранной адаптационной стратегией. В конце IV–III тыс. до н.э. в регионе известны три группы населения, отличающиеся друг от друга культурными традициями и типом хозяйства: оседлые рыболовы, полуоседлые охотники-рыболовы и охотники на северного оленя [17, с. 4–9]. В данной статье мы сфокусируем внимание на коллективах, экономической базой которых является оседлый рыболовный промысел на крупнейшей в регионе реке. Опорным памятником для изучения является поселение Горный Самотнел-1, в качестве вспомогательных памятников можно указать стоянку Салехард–I (слои, относящиеся к энеолитическому времени) [18, с. 20] и пос. Усть-Васьеган [19, с. 524].

Поселение Горный Самотнел-1 находится в Приуральском районе Ямало-Ненецкого автономного округа, в 22 км к юго-западу от поселка Салемал, на правом берегу реки Обь. Комплексные исследования проводились в течение 5 лет, полевые сезоны 2009–2014 гг. Вскрыта площадь 328 м², исследованы остатки хозяйственных и жилых построек, накоплена коллекция артефактов, в которую вошли керамический материал и каменные орудия труда, остатки изделий из бересты, собрана остеологическая коллекция. Сохранившиеся от построек два столба из лиственницы позволили провести датировку по методу дендрохронологии (время формирования сохранившихся периферийных годовых колец – 2955 и 2999 годы до н.э. соответственно). Также датировка комплекса проведена по методу радиоуглеродного датирования, хронологический интервал дат – 3060–2090 гг. до н.э. Культурная атрибуция памятника несколько затруднена, так как основной материал для нее – коллекция керамических сосудов – обладает уникальными чертами и не находит прямых аналогий в известных нам керамических материалах севера Западной Сибири и сопредельных территорий, что оставляет пока открытыми вопросы культуро- и этногенеза. Каменная индустрия поселения в целом характерна для эпохи неолита–энеолита региона, ее можно отнести к так называемым «сланцево-кварцевым» [20, с. 38; 21, с. 14]. При анализе каменного инвентаря поселения был сделан вывод, что ключевой источник сырья – галечно-валунные отмели, расположенные в «шаговой» доступности от памятника. В то же время одиночные находки орудий из нетипичных для отмелей материалов (зеленоватый змеевик, кремень) при отсутствии следов дебитажа этих пород ставят вопрос о внутрирегиональном импорте сырья из специализированных выработок [22, с. 149]. Анализируя материалы, не стоит также забывать, что в энеолитическое время климат здесь был в целом мягче и соответствовал зоне северной тайги (в настоящее время этот район относится к пограничью лесотундры и тундры). Данные выводы подтверждаются в том числе и исследованиями микробиоморфных остатков в культурных слоях памятника и фоновых почв [23, с. 306]. Наличие в непосредственной близости от памятника обширной ресурсной базы обеспечивало древнее население необходимыми материалами. Так, наличие качественного леса давало древнему населению возможность сооружения и ремонта плавсредств, орудий лова, промысловых сооружений, строительства, а также обогрева жилищ в холодное время года [24, с. 55]. Наличие в непосредственной близости от поселения галечно-валунных отмелей русла р. Оби, являющихся источником каменного сырья, а также открытые линзы качественной глины давали возможность древним мастерам в необходимых количествах обеспечивать хозяйство орудиями труда и посудой. Расположение поселения на достаточно высокой террасе в большей части времени функционирования защищало жилые строения от паводковых процессов и заболачивания, а по Оби – крупнейшей водной артерии региона – вполне могли осуществляться передвижения и связанные с ним контакты населения. Таким образом, сочетание природных, климатических, ресурсных факторов в полной мере отвечает набору условий, необходимому для успешного и долговременного функционирования поселения [25, p. 22].

Мощность культурного слоя памятника составляет от 0,7 до 2 м и более, что выделяет поселение Горный Самотнел-1 среди ранее исследованных памятников эпохи энеолита–бронзы на территории Нижнего Приобья. Другой отличительной чертой поселения является обилие артефактов с достаточно небольшой вскрытой площади – 37240 единиц. К его важным особенностям также относятся: выразительный многокомпонентный керамический комплекс, хорошая сохранность изделий из органических материалов (фрагменты рыболовной сети, берестяная оплетка каменного грузила, фрагменты каркасно-столбовой конструкции жилища, выстилки из сшитых между собой листов бересты и др.).

На поселении отсутствуют следы обработки металла и металлические изделия, дающие основания для оперирования понятием «энеолит». Вместе с тем памятник синхронен энеолитическим поселениям Нижнего Притоболья, Южного и Среднего Урала, Среднего Прикамья, обитатели которых уже владели навыками металлопроизводства и использовали медные вещи. По нашему мнению, логично отнести поселение Горный Самотнел-1 к периоду позднего неолита–энеолита.

Рассмотрим материалы, непосредственно характеризующие рыбный промысел. К прямым свидетельствам его наличия, в первую очередь, относятся грузила для сетей различных типов, берестяные поплавки (рис. 1: 1), фрагмент сети из растительного материала. Грузила представлены двумя типами. Первый тип – массивные каменные грузила, изготовленные из уплощенных округлых в профиле галек, в центральной части которых пикетажем и сверлением проделаны ровные отверстия (рис. 1: 3). Дисковидный правильный профиль зачастую дополнительно оформлен грубой обивкой. Таких грузил в коллекции насчитывается 7. Стоит отметить, что массивность грузил, их сравнительно большой размер и вес обусловлен несколькими факторами. Так, одним из технологических требований к конструкции снаряда, состоящего из сети, поплавков и грузил, является его устойчивость при мощном течении и волне. Кроме того, грузило должно выдерживать сопротивление попавшей в сети рыбы. При оценке веса грузил этого типа стоит учитывать разность удельного веса, определяемого плотностью среды (в нашем случае – воды). Второй тип – кибасы, составные изделия, представляющие собой некрупные гальки, завернутые в лист бересты, концы которого свернуты в жгуты (рис. 1: 4). Таких грузил к настоящему времени обнаружено два. Интересно, что тип грузил-кибасов в материальной культуре коренных малочисленных народов Севера сохраняется вплоть до этнографической современности. Отдельной удачей стала находка фрагмента рыболовной сети в 2010 г. Благодаря работе лаборатории реставрации МВК им. И.С. Шемановского удалось восстановить ее первоначальный вид. Сплетенная из растительных волокон сеть имела ширину ячеи 60 миллиметров. Для вязки использовался «простой» узел (рис. 1: 2). Стоит отметить: ячея 50–60 миллиметров – наиболее востребована для промысла средней и крупной рыбы на большой воде, современные рыбаки (работники рыбопромысловых артелей, ведущие летний лов в непосредственной близости от археологического памятника) используют ставные сети со схожими размерами ячеи.

 

Рисунок 1 – 1 – фрагмент сети, растительные волокна; 2 – грузило, камень; 3 – грузило-кибас, камень, береста; 4 – поплавок, береста

 

О составе промысловой ихтиофауны нам, к сожалению, известно немного, так как костные останки в слоях памятника практически не сохранились. Лишь в полевом сезоне 2013–2014 г. остеологический материал, пригодный для видового определения, был обнаружен в линзе вечной мерзлоты, на дне хозяйственной ямы. Эти находки позволили определить таксоны рыб Locus locus (налим), Esoc lucius (щука обыкновенная), Salmonidae (лососевые, уточнение до семейства) [26, с. 143].

Интересные данные дал анализ пищевого нагара, сохранившегося на части керамических сосудов. По данным содержания изотопов (δ¹³С‰ и δ¹⁵N‰) в исследованном в РГПУ им. А.И. Герцена пищевом нагаре можно отметить, что из 21 образца 4 интерпретируются как остатки пищи со значительной долей пресноводной рыбы, в 7 – пресноводная рыба и растительность. Оставшиеся 10 образцов интерпретируются как остатки растительной пищи и водных растений. Таким образом, основой рациона древнего населения можно считать рыбу и водные растения.

В целом, на основе приведенных материалов можно утверждать, что рыбная ловля выделилась в отдельную хозяйственно-экономическую модель, позволившую древнему населению освоить в энеолитическое время берега крупных водных артерий. Безусловно, рыболовство, наряду с охотой на крупных млекопитающих и водоплавающую птицу, было базовой частью древней экономики, обеспечивающей выживание человеческих коллективов в суровых климатических условиях Заполярья. Мы склонны считать, что именно рыболовство, основанное на эксплуатации колоссальных биоресурсов Оби, позволило древнему населению постоянно проживать в крупных стационарных поселениях, с большими жилищами и значительным, по меркам каменного века, населением [27, с. 1053].

Рассматривая экономическую составляющую древнего населения Арктических регионов, исследователи зачастую дают оценку их хозяйства как, прежде всего, мигрирующего и кочевого. Не в последнюю очередь это связано с наиболее ярким компонентом северных культур – оленеводческим комплексом. Исследования последних лет позволяют нам, с известной долей осторожности, охарактеризовать хозяйственно-экономический уклад, позволивший человеческим коллективам полноценно освоить регион в ранние эпохи, в частности в энеолитическое время, и надолго закрепиться в нем, как оседлое рыболовство.

About the authors

Olga Sergeevna Tupakhina

Arctic Research Center

Email: olga-tupakhina@yandex.ru

candidate of historical sciences, senior researcher of Archaeology Department

Russian Federation, Salekhard

Daniel Sergeevich Tupakhin

Arctic Research Center

Author for correspondence.
Email: dantupahin@gmail.com

junior researcher of Archaeology Department

Russian Federation, Salekhard

References

Supplementary files