«Democracy distribution» strategy as a mechanism for U.S. foreign policy goals achieving (late 1980s - first half of the 1990s)

Full Text

Джордж Герберт Уокер Буш (Дж. Буш-старший), имевший значительный опыт внешнеполитической, в том числе дипломатической, работы, а также в течение восьми лет исполнявший обязанности вице-президента США, по всем оценкам, вошёл в Белый дом как опытный политик. В своей внешнеполитической деятельности он продолжил курс Р. Рейгана, использовавшего стратегию «распространения демократии» как средство «вытеснения коммунистической идеологии и утверждения американского влияния» [1, с. 50] в мире.

Уильям Джефферсон (Билл) Клинтон, напротив, считавшийся несведущим в международных делах и победивший Дж. Буша-старшего на президентских выборах 1992 г., убедив американцев в необходимости работы в первую очередь над внутренними проблемами Америки, тем не менее принял эстафету продвижения американской демократии в различные регионы мира и сделал это направление своей внешней политики главенствующим. Невозможно однозначно причислить к успеху боевые действия США в Боснии (1995) или не признать провальными действия американских военных в Сомали (1993). Однако в конечном счёте главная цель американской внешней политики, заключавшаяся в утверждении однополярного мира во главе с США, к середине 1990-х годов была достигнута.

Стратегия «распространения демократии» как средство утверждения американского лидерства

В начале 1989 года, когда Дж. Буш-старший сформировал новую президентскую администрацию, положение Соединённых Штатов на международной арене уже можно было считать исключительным. Советский Союз практически отказался от построения коммунизма и исповедовал новое политическое мышление, направленное на демократизацию своего общественного строя. В конце января 1989 г. в Сенате Конгресса США прозвучало заявление Чака Грассли о том, что «Советы продемонстрировали значительный прогресс: эмиграция является самой высокой с конца 1970-х годов. И за последние 2 года были освобождены сотни политзаключенных. На данный момент, похоже, гласность и перестройка Генерального секретаря Горбачева изменили ситуацию» [2, p. S814]. А через несколько дней в Палате представителей прозвучало заявление о том, что предоставление советским гражданам возможности эмиграции из страны позволит «отказаться от ограничений поправки Джексона–Вэника на первоначальный восемнадцатимесячный период» [3, p. H533].

В сложившихся условиях, как отмечал в своей книге «Дипломатия» Генри Киссинджер, «конец "холодной войны" породил … искушение переделать мир по американскому образу и подобию» [4, с. 733]. Позднее Киссинджер более детально исследовал и описал американское видение внешней политики на рубеже 1980-х – 1990-х гг. Он, в частности, отмечал: «Победа в "холодной войне" искушала самодовольством; удовлетворённость сложившимся status quo побуждала проецировать на будущее текущую политику; впечатляющие экономические успехи давали политическим лидерам соблазн смешивать стратегическое мышление с экономическим… Совпавшее по времени с окончанием "холодной войны" это сочетание самодовольства и процветания породило ощущение особой "американской миссии", выразившееся в двойном мифе. В стане левых многие увидели в Соединённых Штатах главного арбитра по внутриполитическим вопросам во всём мире. <…> Среди правых некоторые полагают, будто крах Советского Союза произошёл в значительной мере автоматически… а не вследствие полувековых усилий девяти последних администраций» [5, с. 3–4].

Таким образом, вмешательство во внутренние дела других государств для большинства представителей всех ветвей власти США стало нормой. А стремление демократизировать весь мир стало стратегическим направлением американской внешней политики. Уже на первом заседании Сената 101 Конгресса США из уст нового лидера демократического большинства, сенатора Джорджа Митчелла, прозвучало заявление: «Наши идеалы и наши собственные интересы требуют сильной и устойчивой американской поддержки свободы и демократических ценностей во всем мире» [6].

При этом администрация Дж. Буша-старшего, получившая как наследие от Р. Рейгана новые отношения с Советским Союзом – страной, отказавшейся от политики применения военной силы в международных делах и стремившейся к дружбе с США, – не считала обязательным вести себя на международной арене таким же образом. Напротив, потеря сдерживающего фактора в лице СССР позволяла Соединённым Штатам применять силу, в том числе военную, при решении региональных проблем, без прежней оглядки на бывшего идеологического и военно-политического соперника.

Генри Киссинджер, говоря о внешней политике начала 1990-х гг., отмечал достаточно поверхностную оценку Дж. Бушем-старшим (как и его преемником Б. Клинтоном) складывающегося нового мирового порядка (хотя сами президенты на этот счёт явно были другого мнения). По мнению мэтра американской политологии, президенты принимали изменения в расстановке сил на мировой арене как свершившийся факт и не предполагали, что именно в этот период необходимо было вносить изменения во внешнюю политику США. Сам же Киссинджер полагал: «Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те, на чьё место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы способы их взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?» [4, с. 734]. Постановка этих вопросов в 1994 году была, скорее, ответом Киссинджера на прямолинейную внешнюю политику США, политику, определяемую открывшимися никем и ничем не сдерживаемыми возможностями, начало которой положила администрация Дж. Буша-старшего после победы над коммунизмом в Восточной Европе и многих государствах третьего мира, а также распада СССР.

При этом Дж. Буш-старший так оценивал международную ситуацию начала 1989 года: «… мир представлял собой знакомую биполярную модель соперничавших сверхдержав, хотя это соперничество уже не было тотальной конфронтацией» [7, с. 12–13]. Отсутствие конфронтации с СССР позволяло США повсеместно внедрять западные, преимущественно американские, принципы демократии. Уже в своей инаугурационной речи Дж. Буш-старший утверждал: «Впервые в этом столетии, впервые за всю историю, человек не должен изобретать систему, с помощью которой можно жить» [6]. Президент США был убеждён в необходимости насаждения демократических форм правления по всему миру. А использование силы для этих целей становилось нормой. В начале своей инаугурационной речи Дж. Буш-старший произнёс молитву по этому поводу. «Небесный Отец, мы склоняем головы и благодарим тебя за твою любовь. Прими нашу благодарность за мир, который приносит этот день, и общую веру, которая делает возможным его продолжение. Сделай нас сильными, чтобы мы делали твою работу, желающими внимать и слышать твою волю, и напиши в наших сердцах такие слова: "используй силу, чтобы помогать людям"» [6], – эти молитвенные слова отразили стремление новой американской администрации к череде силовых внешнеполитических действий. При этом Соединённые Штаты использовали как рычаги экономического давления и гуманитарные интервенции, так и открытое применение военной силы.

В период президентства Дж. Буша-старшего ещё не прозвучало предостережение Г. Киссинджера относительно региональной политики США. Но вооружённое вмешательство в различные конфликты в конце 1980-х – начале 1990-х гг. позволило, с учётом прочих аргументов, сделать американскому политологу вывод о том, что «по ходу времени Соединённые Штаты лишатся части своей исключительности. В обозримом будущем у американской военной мощи по-прежнему соперников не будет. И всё же американское стремление направить эту мощь на мириады крохотных конфликтов, которым мир явится свидетелем в течение надвигающихся десятилетий – типа Боснии, Сомали и Гаити, – явится ключевым концептуальным вызовом для американской внешней политики» [4, с. 737].

Нельзя сказать, что вызовов, по собственной оценке американцев, не существовало в период президентства Дж. Буша-старшего. Можно лишь утверждать, что не существовало угроз собственно Соединённым Штатам. И если в круг угроз национальной безопасности добавить безопасность союзников, безопасность тех государств, для которых «норвежский исследователь Г. Лундестад, анализируя это явление, счёл возможным назвать США "империей по приглашению"» [8, с. 24], и тем более добавить интересы США на мировой арене, то вызовы, несомненно, были. Эти вызовы вносили коррективы скорее в тактику поведения США в международных делах, но не меняли стратегической линии на мировое господство.

Сущность и цели внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов при президенте Дж. Буше-старшем оставались традиционными, но преподносились более безапелляционно, в соответствии с новым раскладом сил в мировой политике. При этом генеральная линия на завоевание лидирующих позиций в мире с применением стратегии «распространения демократии» оставалась неизменной.

Выдвижение проблемы региональных конфликтов в ранг важнейших внешнеполитических задач США в период президентства Дж. Буша-старшего

Изменение международной ситуации повлияло на стратегические цели США во внешней политике и методы их достижения. В мире, где советская военная угроза перестала быть обоснованием для поддержания военной мощи США как внутри страны, так и в среде ближайших союзников, региональная нестабильность стала новым фактором, требующим усиления вооружённых сил США и их присутствия в различных уголках планеты. В докладе Белого дома «Стратегия национальной безопасности Соединённых Штатов», подписанном президентом Дж. Бушем-старшим в августе 1991 г., говорилось: «Как ясно показала война в Персидском заливе, ослабление советской угрозы не означает прекращения всех опасностей. Стремясь построить новый мировой порядок после окончания холодной войны, мы, вероятно, обнаружим, что враг, с которым мы сталкиваемся, не столько экспансионистский коммунизм, сколько нестабильность. И перед лицом многочисленных и разнообразных угроз стабильности мы всё чаще будем считать нашу военную мощь источником уверенности и основой безопасности на региональном и глобальном уровнях» [9].

При этом в докладе обосновывалась необходимость американского вмешательства в региональные дела и указывалось на ожидаемый эффект от подобных американских действий. «Сохранение позитивного влияния в отдаленных регионах требует от нас демонстрации нашей вовлечённости, – говорилось в докладе. – Наше присутствие может сдерживать агрессию, сохранять региональный баланс, отводить гонку вооружений и предотвращать вакуум власти, порождающий конфликты» [9, p. 27]. Делался вывод о выдвижении региональных конфликтов в число первоочередных внешнеполитических задач, о чём в докладе говорилось следующее: «Поскольку региональные кризисы являются преобладающей военной угрозой, с которой мы столкнёмся в будущем, связанные с ними требования, наряду с нашими требованиями о передовом присутствии, будут главным фактором, определяющим размеры и структуру наших будущих сил» [9, p. 28]. Вместе с тем, понимая, что в мире после окончания холодной войны «международные отношения обещают быть более сложными, более изменчивыми и менее предсказуемыми» [9, p. 2], в докладе определена четвёрка фундаментальных для США стратегических целей: «обеспечение стратегического сдерживания, осуществление передового присутствия в ключевых регионах, эффективное реагирование на кризисы и сохранение национального потенциала по восстановлению сил до необходимого уровня» [9, p. 25].

Тактика достижения указанных внешнеполитических целей, как и прежде, основывалась на принципах «распространения демократии» по всему миру. При этом в докладе о «Стратегии национальной безопасности Соединённых Штатов» 1991 года в очередной раз увязывались вопросы оказания экономической помощи с демократическими преобразованиями в государствах – претендентах на такую помощь. В частности, в докладе говорилось: «Наши программы [экономические] будут становиться всё более ценным инструментом для определения политического выбора, прав человека и самоопределения. От Центральной Америки до Южной Африки и Восточной Европы мы использовали наше влияние для достижения этих целей» [9, p. 17]. К 1991 году это влияние через экономическую помощь в обмен на демократизацию внутриполитической жизни было действительно успешным.

Однако экономическая помощь не всегда оказывалась эффективной с точки зрения достижения американских внешнеполитических целей. А вот применение военной силы чаще всего давало результат ожидаемый и оперативный. В данном контексте звучали заявления представителей администрации Дж. Буша-старшего. В частности, госсекретарь США Дж. Бейкер рассматривал «американское участие в урегулировании региональных конфликтов в качестве составной части создания безопасных военно-политических условий для развития демократии и рыночной экономики» [10, p. 5].

В качестве средства урегулирования региональных конфликтов и достижения американских внешнеполитических целей администрация Дж. Буша-старшего разработала концепцию так называемых «свободных и честных многопартийных выборов» как основы «национального примирения» [10, p. 5]. Эта концепция была задействована Соединёнными Штатами в различных уголках планеты, от ближайших стран Латинской Америки до государств Европы, Азии и Африки.

Политика администрации Б. Клинтона в отношении региональных конфликтов в контексте «распространения демократии»

Для администрации Б. Клинтона, пришедшей к руководству в январе 1993 года, как и для их предшественников, региональные конфликты по всему миру – как внутригосударственные, так и межгосударственные – служили поводом для вмешателства с целью реализации своих национальных интересов. Для США не имело особого значения, из-за чего разгорелся конфликт, главным было урегулировать его (а в каких-то случаях и не спешить с этим) на условиях, выгодных для Америки. При этом США либо занимали позицию той стороны, которая была ближе американскому менталитету (возвращение президента Жан-Бертрана Аристида на Гаити), либо Соединённые Штаты поддерживали тех, кто был готов идти навстречу американским требованиям (хорваты, боснийские мусульмане в бывшей Югославии), либо США просто провоцировали ситуацию для оправдания своего вмешательства (действия в Ираке) [11]. При этом применение военной силы в первой половине 1990-х гг. уже не являлось запретным, требующим согласования или одобрения мирового сообщества. Точнее, усилия по «сохранению лица» предпринимались, но, если американские планы отвергались, США действовали без разрешения ООН или одобрения НАТО.

К началу 1993 года в американском истеблишменте практически не оставалось сомневающихся в необходимости для США взять на себя лидерские функции в любых международных делах. На первом заседании Палаты представителей 103 Конгресса конгрессмен от штата Джорджия Ньют Гингрич заявлял: «На карту поставлено будущее свободы. Без Америки будет больше Босний, больше Сомали, больше Ираков. Мы единственная страна, достаточно большая, достаточно сложная, достаточно многорасовая, чтобы действительно обеспечить лидерство для свободы по всей планете. Если мы ослабеем, если мы потеряем нашу волю, если мы потеряем нашу экономическую мощь, если мы потеряем наш потенциал, нас некому будет заменить» [12].

При этом, по мнению президента Клинтона, «Америка, применив силу, могла остановить государства, непосредственно связанные с направленной против неё террористической деятельностью» [13, с. 804].

Б. Клинтон, будучи убеждённым, что «Америка должна продолжать лидировать в мире» [14], уже в своей первой инаугурационной речи заявил: «Когда наши жизненно важные интересы ставятся под сомнение или когда игнорируются воля и совесть международного сообщества, мы будем действовать мирной дипломатией, когда это возможно, и силой, когда это необходимо» [14]. Таким образом, его администрация нацеливалась на достижение целей американской внешней политики любыми средствами, доступными США.

Вместе с тем, объективно оценивая изменения внешнеполитической обстановки, готовившийся к вступлению в должность Государственного секретаря США Уоррен Кристофер, выступая в Конгрессе, отмечал: «… наша администрация наследует задачу определения стратегии для руководства США после холодной войны. Мы не можем позволить себе переходить от кризиса к кризису. Мы должны иметь новую дипломатию, которая стремится предвидеть и предотвращать кризисы, как в Ираке, Боснии и Сомали, а не просто управлять ими. Наша поддержка демократических институтов и прав человека может помочь разрядить политические конфликты» [15, p. 46]. При этом У. Кристофер указывал на необходимость изменения трактовки целей американской внешней политики. По его мнению, «единственная цель сдерживания советской силы должна быть заменена более сложным обоснованием для новой эпохи. Мы должны показать, что в эту эпоху внешняя политика больше не является внешней. Практики государственного управления иногда забывают, что их конечная цель – улучшить повседневную жизнь американского народа» [15, p. 46].

Таким образом, теоретически обосновывалась необходимость гегемонии США. Однако благие цели улушения жизни американцев оставляли цели других народов вторичными, подчинёнными интересам Соединённых Штатов. В связи с этим справедливо мнение Клайда Престовица, президента американского Института экономической стратегии: «В то время как весь мир внимательно наблюдает за Америкой и считается с её мнением, самим американцам часто невдомёк, что могут существовать иные мнения, – либо этими мнениями американцы просто пренебрегают» [16, с. 29].

На условиях американской гегемонии администрация Б. Клинтона стремилась расширить сообщество демократических государств. Принятая в середине первого президентского срока Б. Клинтона новая «Стратегия национальной безопасности США. Стратегия вовлеченности в международные дела и распространение демократии в мире» [17] предусматривала отход от изжившей себя политики сдерживания СССР и сосредоточении на расширении «числа демократических государств с рыночной экономикой» [18, с. 117]. Стратегия национальной безопасности Б. Клинтона, получившая краткое наименование «от сдерживания к расширению», провозглашала: «Суть нашей стратегии заключается в содействии демократии, расширении рынков и сохранении наших позиций в регионах, вызывающих наибольшую озабоченность с точки зрения безопасности и в которых мы можем достичь наибольших результатов. Это не крестовый поход для установления демократии. Это прагматическая политика для поддержания свободы там, где она будет в наибольшей степени соответствовать интересам США» [18, с. 117].

Именно так и формировался внешнеполитический курс первой администрации Б. Клинтона. Интересы США, а не что-то другое были целью американской внешней политики. Стратегия «распространения демократии» служила лишь механизмом достижения американских целей, а в ряде случаев просто декларацией для прикрытия экспансионистских действий.

Несмотря на заявления о стремлении к разрядке в международных и внутригосударственных конфликтах, Соединённые Штаты использовали весь арсенал силового воздействия для создания в регионах мира структур, не просто миролюбивых, но обеспечивающих процветание США и закрепляющих за ними статус единственной сверхдержавы.

Практика внешнеполитических действий первой администрации Б. Клинтона отличалась от провозглашённого У. Кристофером стремления «предвидеть и предотвращать кризисы». В период первого президентства Б. Клинтона США продолжали военные операции, начатые предыдущей администрацией, в Ираке и Сомали. Защищали свои национальные интересы на Гаити, хотя с этого островного государства им никто и ничто не угрожало. При этом первая демонстрация военной силы у берегов Гаити была проведена без санкции ООН. В Боснии и Герцоговине США совместно с партнёрами по НАТО провели воздушные и наземные боевые операции против сербов, которых заранее назначили виновными за боснийскую резню. И в этом случае США долго убеждали партнёров по НАТО в необходимости вооружённого вмешательства в боснийскую войну [19].

Вместе с тем вновь в противовес заявлению У. Кристофера о том, что американская «поддержка демократических институтов и прав человека может помочь разрядить политические конфликты», США проигнорировали призывы о защите населения Руанды, подвергшегося геноциду со стороны собственного правительства. И объяснялось это отсутствием значимых интересов США в этом регионе. Как указывал российский исследователь Д.В. Кузнецов, «гибель сотен тысяч человек из числа руандийцев вызывала сочувствие среди американцев, но жертвовать жизнями американских военнослужащих ради спасения погибающих африканцев они, и это также достаточно очевидно, не были готовы» [20, с. 141].

Преемственность политики силового давления

Процесс «распространения демократии» в период президентства Дж. Буша-старшего традиционно служил продвижению интересов Соединённых Штатов на международной арене. В конце 1980-х – начале 1990-х гг. лидерские позиции позволяли США проводить внешнюю политику без оглядки на других акторов международных отношений.

Применение силы, сделавшись нормой американской внешней политики, оправдывалось большинством американского истеблишмента в период президентства Дж. Буша-старшего и было подхвачено новой администрацией Б. Клинтона.

Дж. Буш-старший, уже проиграв очередные президентские выборы, в одном из своих последних выступлений, адресованном слушателям военной академии в Вест-Пойнте, так оценивал международную обстановку и цели американской внешней политики: «Хотел бы я сказать… что с окончанием холодной войны призывы к Соединенным Штатам уменьшатся. Не могу. Да, окончание холодной войны, мы все признаём, это благословение. Это время больших надежд. Демократические правительства никогда не были столь многочисленны. <…> Но это не значит, что нет призрака войны, нет угроз, с которыми нужно считаться. И уже сейчас мы видим тревожные признаки того, каким может стать этот новый мир, если мы будем пассивными и отчуждёнными» [21].

Такое «политическое завещание» 41-го президента США было востребовано и президентом Биллом Клинтоном. Его Госсекретарь Уоррен Кристофер при вступлении в должность отмечал: «Несмотря на смену администрации, наша политика во многих конкретных случаях будет оставаться неизменной и будет стремиться опираться на достижения наших предшественников» [15, p. 46]. А характеризуя внешнюю политику, он назвал три её основные цели, указанные президентом Клинтоном: «Во-первых, мы должны повысить экономическую безопасность Америки в качестве главной цели нашей внешней политики. Во-вторых, мы должны сохранить нашу военную мощь по мере адаптации наших сил к новым вызовам безопасности. В-третьих, мы должны организовать нашу внешнюю политику вокруг задач содействия расширению демократии и рынков за рубежом» [15, p. 46].

Таким образом, знамя демократии было не просто передано из рук Дж. Буша-старшего Б. Клинтону, но и поднято клинтоновской администрацией на новую высоту. Ни первая, ни вторая администрации Б. Клинтона не ставили задачи демократизации всего мира, но существенно расширить круг демократий они стремились. При этом программа «от сдерживания к расширению» была нацелена не просто на увеличение количества стран с демократической формой правления. Целью было «распространение демократии» американского образца, демократии, признающей главенствующую роль США в международных делах. По сути, эти цели, обеспечивающие Соединённым Штатам главенствующее положение в мировом сообществе, актуальны и в настоящее время. И процветание США создаётся и гарантируется благодаря именно этому их статусу.

About the authors

Svetlana Nikolaevna Belevtseva

Author for correspondence.
Email: snbelevtseva@yandex.ru

candidate of historical sciences, associate professor of World History Department

References

Supplementary files