The scientific community in the international transfer of ideas and technologies: historical aspects

Full Text

Трансфер научных идей и технологий в XX в. стал неотъемлемой частью международных отношений. Окончание Второй мировой войны способствовало возрождению традиционных, давно сложившихся научных контактов и формированию новых, возникших в условиях противостояния двух систем – капиталистической и коммунистической. После падения коммунистических режимов в Восточной Европе начался поиск новых форм и путей научно-технического сотрудничества, продолжающийся и поныне, и накопленный опыт международного научного взаимодействия в 1950–1960-е гг. актуален и сегодня.

Научный трансфер – это сложный процесс взаимодействия четырех участников: государства, научного сообщества, представителей производства и сферы образования. Каждая из сторон выполняет свою задачу в процессе приема и передачи знаний, идей, технологий и опыта. Одну из центральных ролей в научном трансфере играет научное сообщество как генератор, отправитель и получатель новых знаний.

Изучение вопросов научно-технического сотрудничества в концепции международного трансфера существует не так давно. В отечественных исследованиях эта тема стала предметом обсуждения в последнее десятилетие. Авторы публикаций рассматривают понятие трансфера, выделяют его этапы [1–3], исследуют научно-техническое сотрудничество между различными странами [4–7], анализируют результаты и итоги международного взаимодействия [8; 9] и др. Среди зарубежных исследований можно выделить работы A. Sutton и T. Luke об особенностях научно-технического развития СССР, в том числе и о его международных научных связях [10; 11], и сборник финских авторов «Reassessing Cold War Europe», в котором взаимоотношения между СССР и Западом представлены не только как конфронтация, но и как деловое сотрудничество [12]. В историографии изучаемого вопроса можно выделить отдельное направление – работы в области науковедения, в которых рассматриваются вопросы организации и эволюции системы управления наукой [13; 14], взаимодействие науки и высшей школы [15, с. 34–74], науки и власти [16; 17], анализируются формирование и рост научных кадров в СССР [18–21] и за рубежом [22; 23]. Одним из малоизученных вопросов на сегодняшний день остается вопрос о «человеческом факторе» в системе функционирования трансфера.

В данной работе мы рассматриваем различные подходы формирования научного потенциала в 1950–1960-е гг. в СССР, США и Западной Европе с целью выявления роли и значения ученого сообщества в международном трансфере идей и технологий. В середине XX в. на смену сложному послевоенному восстановлению пришел период бурного социально-экономического развития ведущих мировых держав во всех сферах жизни общества, включая науку и технику. В Советском Союзе в указанные годы разворачивалась научно-техническая революция, сопровождаемая институциональными изменениями научно-исследовательского сектора – была реформирована система управления наукой, возникли новые научные отрасли, количественно вырос состав исследователей. По мнению Г.А. Лахтина, «научная деятельность превратилась в одну из самых массовых профессий» [13, с. 12]. Что представляла собой система подготовки научных кадров в ведущих западных странах и СССР? Какую роль в научном обмене играли научные кадры? Зависит ли эффективность трансфера от уровня профессиональной квалификации и творческой активности ученого сообщества? Ответ на эти вопросы и есть цель данного исследования.

Основными источниками для написания статьи послужили архивные материалы научно-исследовательских институтов, хранящиеся в Российском государственном архиве в г. Самаре, воспоминания отечественных и иностранных ученых технических специальностей и различные служебные записки о состоянии системы образования, и в том числе о подготовке ученых кадров, в Советском Союзе и за рубежом. Подбор источников, характеризующих в первую очередь подготовку технических специалистов, обусловлен тем, что в рассматриваемый период развитие науки и техники являлось одной из важнейших задач государства и общества.

Подготовка научных кадров – это важная часть государственной политики в области науки и техники для любой страны. Безусловно, эта политика имеет схожие организационные формы, вызванные единством общемирового процесса развития науки [14, с. 6], но она также обладает специфическими чертами, сформировавшимися под влиянием конкретных исторических условий и ценностными установками, принятыми в том или ином обществе.

В XX в. в России, а затем в СССР сложилась сильная инженерная школа. Характерной чертой подготовки российских инженеров, техников, ученых технических специальностей была серьезная фундаментальная база, оказавшая, по мнению некоторых исследователей, большое влияние на мировую науку и инженерное образование в целом [24]. В результате в литературе появилось мнение о существовании «особого российского метода подготовки инженеров» [25, с. 412].

Карьера советского ученого начиналась с окончания высшего учебного заведения и поступления в аспирантуру для подготовки и защиты кандидатской диссертации. Высшей ученой степенью в СССР, как и в современной России, была докторская степень, которая также присваивалась после защиты диссертации. В отдельных случаях научно-исследовательские учреждения могли представлять наиболее заслуженных работников, имевших печатные труды и изобретения, к присвоению им ученых степеней и званий без защиты диссертации. В Советском Союзе действовала исключительно государственная система подготовки научных кадров. Отделы аспирантуры существовали при вузах и научно-исследовательских институтах различных министерств, ведомств и Академии наук. Статус советского ученого был достаточно высоким, что подтверждалось не только общественным мнением, но и материально-финансовым положением научного работника. Например, среднемесячная заработная плата научного сотрудника Физико-химического научно-исследовательского института им. Л.Я. Карпова (далее – НИФХИ) в 1951 г. составляла 2645 руб., а представителя административно-хозяйственной части института – 1093 руб. [26, л. 36]. По мнению отечественных исследователей, «социальная престижность и высокая оплата научного труда в 1950–1960-е гг. способствовали пополнению кадрового корпуса НИИ и вузов, что, в свою очередь, вывело Советский Союз во многих областях на передовые рубежи научно-технического развития. В те годы многие американские исследователи и политические деятели были вынуждены признать, что запуск первого искусственного спутника Земли и последующие пионерские космические достижения являются результатом огромных усилий СССР в вопросах подготовки кадров в аспирантуре и деятельности высококвалифицированных научных работников» [18, с. 134–135].

Иностранцы также изучали кадровую политику советского руководства в научной сфере. С точки зрения доктора Чарлза Мэндерса, подготовившего в 1959 г. доклад «Научно-техническое образование и кадровые резервы в СССР» для Комитета по вопросам науки НАТО, сильной стороной Советского Союза в данном вопросе являлось наличие во властных структурах значительного числа лиц с высшим техническим образованием. Исходя из этого, он делал вывод, что у научно-технологических проектов в СССР больше шансов быть принятыми на высшем административном уровне, нежели в западных странах [27].

Американская практика подготовки ученых в 1950–1960-е гг., в отличие от Советского Союза, была децентрализована, носила плюралистический и прикладной характер [14, с. 25]. В США существовала (и существует до сих пор) одна ученая степень – докторская (PhD). По мнению Г.Д. Дмитриева, основное отличие американской докторантуры от европейской состоит в том, что американского докторанта большую часть времени учат, а в Европе аспирант является как бы подмастерьем у мастера (учёного), который старается делать всё самостоятельно, но под присмотром наставника [28]. Плюсом американской модели можно считать то, что докторант получает хорошую философскую и теоретическую подготовку под руководством ведущих профессоров, а минусом – слабую вовлеченность докторантов в практику научного исследования, поскольку 2 года из трёх они уделяют изучению материала, не связанного с темой их диссертационного исследования [29].

Отличие американской системы подготовки ученых от советской практики проистекало, главным образом, из-за разных подходов к организации управления наукой и к ее финансированию. В Советском Союзе вся научная сфера находилась в руках государства, в США – наука, включая Национальную академию наук, поддерживалась частным капиталом в лице крупных монополий [14, с. 75]. В итоге для получения средств на научные исследования у государственных учреждений или частных предприятий научный работник должен был найти такой предмет исследований, чтобы он заинтересовал возможного спонсора. Такой расклад и определил прикладной характер большой доли американских изобретений [30, с. 68]. Американский писатель Клейтон Рэнд считал, что «идеальной продукцией Массачусетского технологического института являлся не классического типа ученый, а американский инженер с гаечным ключом в руке» [31, с. 45]. Эта особенность американской системы подготовки научных кадров была подмечена и советскими специалистами. По воспоминаниям сотрудницы Новосибирского института катализа Е.Л. Кричевской, «русские ученые лидировали в области теории, могли помочь в постановке научных задач; американцы опережали в технике исследований, создавая замечательное оборудование и приборы» [32].

Европейские страны в вопросе подготовки научных технических кадров в 1950–1960-е гг. шли тем же путем, что и Северная Америка. Однако в странах Старого Света исторически сложились разные взгляды на роль науки и техники в обществе, что определило некое своеобразие в развитии высшего технического образования и в подготовке исследователей. В Европе существовала одна научная степень – докторская, получение которой было возможно после окончания аспирантуры и защиты диссертации. Во Франции, кроме того, существовали научно-исследовательские учреждения государственного сектора, в которых готовили специалистов высшей квалификации, что отчасти напоминало аспирантуру НИИ в СССР. Некоторые из них готовили исследователей, организуя в своих стенах стажировку выпускников высшей школы, другие содержали своих стипендиатов в иных учреждениях. Во Франции существовал высокий авторитет фундаментальных исследований, что иногда проявлялось в пренебрежительном отношении университетских профессоров к инженерным разработкам промышленных лабораторий и затрудняло развитие прикладных исследований [14, с. 364].

Отличительными чертами национальной системы подготовки научных технических кадров в Великобритании в 1950–1960-е гг. можно считать, во-первых, значительное количество часов, выделяемых для исследовательской работы, причем обязательно выполненной собственными руками [33, л. 67–68]. В английских университетах и лабораториях, как правило, было мало вспомогательного персонала, причем не из-за недостатка средств, а в силу традиций. Испокон веков в Великобритании утвердилась система подготовки «мастеров» и «техников», отталкивавшаяся только от практики [24]. Во-вторых, в английских вузах того времени отсутствовала специализация, и выпускников университетов на производстве приходилось обучать с нуля, что вызывало неудовольствие английских промышленников [33, л. 79]. Причину архаичности системы подготовки кадров в Великобритании советские авторы видели в консервативных настроениях части английского общества, считавшей техническое образование чем-то ремесленным и торгашеским, а не джентльменским занятием [14, с. 193]. Но, несмотря на этот недостаток в подготовке квалифицированных кадров, делегация советских ученых, посетившая Великобританию в 1954 г. с целью ознакомления с деятельностью английских ученых, отмечала, «что учатся там хуже, а отбирают лучше». По мнению академика В.А. Каргина, этот отбор был удачен потому, что на выпускных экзаменах в средней школе присутствовали представители университетов [33, л. 81].

Среди европейских стран в 1950–1960-е гг. наиболее эффективной считалась западногерманская система подготовки национальных ученых кадров. В ней удачно сочетались значительная государственная и частная поддержка исследований, связь исследования и обучения, исследования и промышленной практики, разнообразие исследовательских учреждений, проводивших научные изыскания [14, с. 257]. Государство поддерживало фундаментальные исследования в областях, где не было практического интереса для отдельных предпринимателей, но имелось сильное влияние научно-исторических традиций. Промышленные круги ФРГ финансировали прикладные исследования, где целью было получение новой или улучшенной по качеству продукции и тем самым повышение прибыли и конкурентоспособности [14, с. 284].

Таким образом, сравнение систем подготовки научных кадров ведущих мировых держав в 1950–1960-е гг. выявило общие черты и особенности национальных практик в решении кадрового вопроса в сфере науки и техники. В Советском Союзе, США и западноевропейских странах прекрасно понимали необходимость подготовки ученых как для дальнейшего развития науки и техники, так и в целом для мирового прогресса. Этот вопрос остается актуальным и сегодня. Так, член Европарламента Филипп Бускен неоднократно утверждал, что «Европа больше, чем когда-либо, нуждается в исследованиях», это вопрос «экономического выживания», потому что «половина экономического роста достигается за счет инноваций» [34, с. 7]. Представители ученого сообщества также обращали внимание руководителей государства и науки на важность кадрового вопроса. По мнению академика П.Л. Капицы, подготовка кадров – не рядовой, а «самый важный вопрос» и только при его благополучном решении возможно поддерживать «высокий уровень нашей науки» [35, с. 319]. Особенности национальных практик подготовки ученых – характер исследований, финансирование, пути обмена – складывались под влиянием социально-экономического и культурно-политического развития того или иного общества.

Какова роль ученых в международном трансфере идей и технологий? Зависит ли эффективность научного трансфера от уровня профессиональной квалификации и творческой активности ученого сообщества? Являясь одним из основных участников научного обмена, ученые своей деятельностью, по сути, наполняют процесс содержанием. Главными направлениями взаимодействия (каналами диффузии) между исследователями являются: обмен научными статьями, монографиями, результатами экспериментов; участие в международных конференциях, выставках, симпозиумах с докладами и в прениях; деловая переписка; взаимные визиты научных делегаций с посещением лабораторий и высших учебных заведений; прохождение стажировок и выполнение совместных научно-исследовательских работ.

Изменение внешней политики СССР после смерти И.В. Сталина, открытие «железного занавеса», существовавшего в последние годы его правления, отразились на международном научном трансфере. С конца 1950-х гг. контакты советских ученых заметно активизировались. Им стали более доступными основные коммуникативные каналы научного обмена. Так, например, в НИФХИ в 1958 г., когда был введен учет почтовой переписки, в журнале регистрации было сделано 82 записи о получении или отправлении иностранной корреспонденции [36, л. 1–61 об.], в 1964 г. на адрес института поступило уже 1400 зарубежных сообщений, а отправлено 780. Среди них оттиски статей, приглашения на конференции, благодарственные письма, открытки по случаю праздников и др. В этом же году институт посетило 110 иностранных специалистов с целью консультации или прохождения стажировки, сами сотрудники НИФХИ 12 раз выезжали в заграничные командировки [37, л. 1–4]. В конце 1950 – начале 1960-х гг. НИФХИ неоднократно принимал участие в научно-исследовательских проектах по линии СЭВ [37, л. 5–7]. Ведущие ученые института состояли членами международных научных сообществ, например, профессор Я.М. Колотыркин (1910–1995) был членом Международного Комитета по электрохимической термодинамике и кинетике «CITCE», академики В.А. Каргин (1907–1969) и С.С. Медведев (1891–1970) – Международного Комитета по теоретической и прикладной химии «IUPAC» и др. [37, л. 1–4]. Они регулярно выезжали за границу и представляли советскую науку за рубежом. Иностранные специалисты приезжали в СССР для личного контакта и обмена опытом с советскими коллегами. Так, в мае 1966 г. в Москве прошел III Международный конгресс по коррозии металлов, который, по мнению иностранных ученых, «способствовал свободному обмену идеями и информацией о коррозии, но также он был очень эффективным в обеспечении международного взаимопонимания между специалистами по коррозии многих стран» [38, л. 104].

Международный трансфер идей и технологий, сложившийся в 1950–1960-е гг., показывает, насколько наука имеет «интернациональный характер». Ученые, имеющие разную научную подготовку, владеющие отличающимися друг от друга методиками исследований, будучи приверженцами противоположных политических взглядов, могут прекрасно сотрудничать, обмениваться недостающим опытом и совместно решать научные задачи, дополняя друг друга. Отличия в подготовке национальных ученых кадров, которые исторически сложились в странах Запада и СССР, могли бы усилить ход научной мысли и течение научно-технического прогресса, но изменившаяся в очередной раз внешнеполитическая ситуация, новый виток холодной войны не позволили исполниться многим международным научным проектам. Так, например, Е.Л. Кричевская с сожалением вспоминала о прекращении многолетнего советско-американского сотрудничества в сфере катализа в связи с вводом советских войск в Афганистан [32]. Таким образом, период 1950–1960-х гг. стал «золотым двадцатилетием», как считают некоторые исследователи, не только для развития советской науки, но и для активного международного научного обмена.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 21–09–43084.

About the authors

Elena Ivanovna Sumburova

Author for correspondence.
Email: elena-sumburova@yandex.ru

candidate of historical sciences, associate professor of Theory of Law and Philosophy Department

References

Supplementary files