Turkish political doctrine of «Neo-Ottomanism»: between symbolic and real content

Full Text

Вплоть до начала XXI в. в турецкой политической мысли доминировала идея о том, что Турция является не азиатской, а самой восточной страной в Европе, и избегалось само упоминание о том, что большая часть её территории географически находится на Ближнем Востоке [1, s. 1]. Османское прошлое политологами оценивалось либо негативно, либо попросту игнорировалось. По сути, огромный пласт турецкой османской истории был выведен за рамки общественно-политической мысли. Будущий глава турецкого МИДа и премьер-министр страны Ахмет Давудоглу называл сложившийся порядок вещей «деисторизацией» [2, s. 59]. Именно с именем А. Давутоглу связывают зарождение стратегии неоосманизма. Действительно, будучи министром иностранных дел, в 2009 г. он в одном из своих выступлений отмечал: «Нас называют неоосманами. Да, мы и есть новые османы, мы вынуждены заниматься соседними странами и пойдем даже в Африку. Великие державы наблюдают за этим с растерянностью» [3, с. 110]. Другой видный руководитель правящей Партии справедливости и развития (далее: ПСР), бывший президент Турции А. Гюль заявлял: «Сегодня мы не империя. Мы унитарное государство. Но мы можем действовать с имперским рефлексом и уверенностью в себе… Мы не смотрим на земли другой страны. Но мы наследники империи и не будем ограничиваться себя узкими рамками» [4].

По определению В. Аваткова, современный «неоосманизм представляет собой неофициальную внешнеполитическую доктрину Турции по расширению сферы влияния на сопредельные территории посредством «мягкой силы», за счёт экономики, гуманитарного воздействия и наднационального духа» [5, с. 74]. Олицетворением всей этой политики, бесспорно, является личность Р.Т. Эрдогана, регулярно высказывавшегося о территориях, некогда входивших в состав Османской империи, как зоне турецких интересов. Тем не менее попробуем более детально разобраться в истории идеологии неоосманизма, насколько это позволяет формат статьи.

Собственно, впервые слово «неоосманизм» прозвучало в 1974 г. на фоне высадки турецких войск на Кипре как символ возрождения имперского дискурса во внешней политике [6, p. 524]. Однако вплоть до начала 2000-х г. этот термин почти не всплывал.

Неоосманизм «нео», то есть нов не только по отношению к османскому наследию в целом, но и к конкретной османистской идее младотурок. Напомним, что для младотурок и их духовных отцов – новых османов – османизм подразумевал узы гражданства, которые подданные устанавливали с государством. Данная идея выдвигалась как альтернатива национализму малых народов, как инструмент формирование чувств «общеимперского патриотизма» или как минимум обеспечения их лояльности Османской империи [7, с. 146]. Однако, просуществовав до Первой Балканской войны (1912 г.), османизм остался, по сути, лишь преходящим вопросом момента, а не чётко определенной теоретической основой. Тем не менее её авторами он задумывался как концептуальная основа, разработанная для выхода из кризиса империи. Потерпев крах в начале XX в., османизм был обновлён и предложен в новых условиях уже начала XXI в. как идея, способная объединить не только турок, но и курдов, туркоман, черкесов, албанцев, боснийцев, лазов, арабов и другие народы вокруг общего историко-культурного наследия. Таким образом, неоосманизм обращён не только вовне, но и к внутритурецкому политическому дискурсу. Его цель при этом – снизить градус межнациональных противоречий и укрепить единство страны.

Культурное измерение концепта «неоосманизм» Дж. Эрдем обозначил термином «оttomentality», то есть «оттоментальность» [8, s. 719]. В сфере культуры и искусства он получил выражение в турецких фильмах «Завоевание 1453», сериалах «Возрождение: Эртугрул», «Основание: Осман» и особенно «Права на престол: Абдулхамид», идеализирующего образ одного из последних османских правителей, сделавшего ставку на идеологию панисламизма. Бесспорно, сыграл на пользу неоосманизму и жестко критиковавшийся Р.Т. Эрдоганом за искажение образа султана Сулеймана Великолепного сериал «Великолепный век», завоевавший всемирную популярность. Анкара формирует идейно-ценностное пространство через образование, науку и культуру, а затем это пространство работает на неё. На всём протяжении правления Р.Т. Эрдогана растёт экономическое и культурное значение Стамбула, что многими расценивается как шаги к возвращению городу статуса и политической столицы страны, что также вписывается в неоосманистскую стратегию. «Оттоментальность» является инструментом выработки новой турецкой идентичности, ориентирующейся не на секулярные европейские идеи, а на политический ислам и реванш за распад великой империи. Своего символического апогея популистская политика в духе «оttomentality» в массовом выражении достигла в связи с повторным превращением Айя-София (храм святой Софии) в мечеть [9, с. 179].

В Западной и отечественной прессе неоосманистскому экспансионизму противопоставляется порой якобы пацифистский кемализм. При этом часто озвучивают знаменитую формулу Кемаля Ататюрка: «Мир в стране, мир во всем мире!». Отход от кемализма европейские исследователи оценивают как отказ от западных ценностей, от европейского пути развития. По мнению сербского политолога С. Трифковича, «интересы и стремления неоосманской Турции больше не совпадают с интересами Соединенных Штатов или Европы». По его словам, сегодня кемализм лишь «пустая оболочка» (empty shell) [10, p. 95]. Однако необходимо помнить, что в своё время и кемализм у различных политических сил имел собственное истолкование, наиболее сообразующееся с их интересами [11, с. 138–140]. Не следует забывать роль самого К. Ататюрка в аннексии Александреттского санджака подмандатной Франции Сирии. Потому симптоматично, что Р.Т. Эрдоган в своих публичных заявлениях обращается не только к османской имперской символике, но и к республиканскому прошлому. Так, в 2010 г. турецкий руководитель дал обещание, что к столетнему юбилею провозглашения республики (2023 г.) страна станет сильной и мощной мировой державой [12, с. 37].

Рост внешнеполитической активности Анкары естественен. За последние два десятилетия выросли население и экономика Турция. Пересмотр внешней политики Турции с Запада на Восток был во многом обусловлен многолетним отказом ей в принятии в ЕС. Потому П.В. Шлыков предпочитает более привычные термины «поворот на восток» и «евразийство» концепту «неоосманизм» [13, с. 66, 65, 75]. По данным автора, работа известного российского политолога-евразийца А.Г. Дугина «Основы геополитики» с 2003 г. переиздана 8 раз [14, с. 66].

Неоднократно озвучиваемый Р.Т. Эрдоганом лозунг «Мир больше пяти» вполне имеет право на существование [15, с. 94–95]. Более того, он совпадает с многократно озвучиваемым и российским руководством принципом многополярного мира. Однако, как и любая другая, неоосманистская доктрина не может служить оправданием активной экспансионистской политики и аннексии чужих территорий. Не может не настораживать ближайших соседей Турции стремительный рост его ВПК, успехи которого особенно ярко были продемонстрированы во время 44-дневной II Карабахской войны осенью 2020 г.

В одном из выступлений перед депутатами Великого национального собрания Турции в октябре 2020 г. президент заявил, что Иерусалим является турецким городом, напомнив, что во времена империи он входил в её состав и до сих пор сохраняет следы османского присутствия [16, с. 84]. Близкий к правящей партии эксперт Института стратегической мысли (SDE) Бюлент Эрдандач прокомментировал активизацию внешнеполитической деятельности Р.Т. Эрдогана так: «Мы еще раз напоминаем империалистическому Западу, что являемся потомками империи, которая сделала Средиземное море турецким озером» [17].

В турецкой геополитике экономика и политика неразрывно связаны, и руководители страны чутко отслеживают все происходящие в Евразии процессы. В частности, очевидно стремление Турции «оседлать» глобальные китайские проекты «Экономический пояс Шёлковый путь» и «Морской Шёлковый путь XXI века». Потому некоторые исследователи, на наш взгляд, вполне основательно связывают импульс к изменению внутри- и внешнеполитической турецкой повестки с переформатированием глобальных процессов во всей Азии, вызванных ростом экономического и военного могущества КНР. Это признал и сам турецкий президент, опубликовавший в 2019 г. в китайской ежедневной газете Global Times статью под заголовком: «У Турции и Китая общее видение будущего» [18, с. 64].

В ближайшей перспективе турецкое правительство намеревается соединить Чёрное и Мраморное моря через Стамбульский канал. Согласно его планам, данный канал должен стать «ключевым геополитическим и геоэкономическим проектом Турции». По заявлениям Р.Т. Эрдогана и министра иностранных дел М. Чавушоглу, канал не подпадает под статьи договора Монтрё о проливах. Согласно их заверениям, через каналы будут двигаться исключительно торговые суда, а военные, как и прежде, будут использовать лишь Босфор. Однако идею канала активно поддерживает НАТО, на последнем саммите которого было заявлено о принятии до 2030 г. в военный блок таких причерноморских стран, как Украина и Грузия [19]. Неизвестно, как будут эксплуатировать канал будущие правительства Турции. Сохранят ли они верность обещаниям Р.Т. Эрдогана и М. Чавушоглу, тем более ещё не закреплённым документально.

Трудно согласиться с озвученным в 2016 г. мнением Э.Д. Эшба о полном провале стратегии неоосманизма в связи с ухудшением отношений Анкары с Москвой и её неудачами в Сирии [3, с. 114]. Тем не менее вполне вероятно, что неоосманистский дискурс может быть постепенно вытеснен каким-нибудь иным, более подходящим к новому этапу развития страны.

Развивая свои отношения с Азербайджаном и рядом стран Средней Азии, Анкара предпочитает апеллировать к этноязыковому родству, а не к османскому прошлому. Турецко-катарские отношения исследователи предпочитают также связывать больше с так называемым «ихванским», нежели неоосманистским проектом [20, с. 371]. Невозможно рассматривать в рамках неоосманистской доктрины и теплые турецко-пакистанские отношения, ведь территория Пакистана никогда не входила в состав Османской империи. Здесь, как и при многообразных контактах с Китаем, в ход уже идут рассуждения о евразийской сущности Турции. Очень активна Турция в странах Центральной и Южной Африки, также не подпадающих под узкие рамки неоосманизма, в связи с чем П.В. Шлыков отметил расширение турецкого евразийского дискурса до афро-евразийства [13, с. 72].

В арабском мире растущие геополитические амбиции Анкары и Катара вступили в противоречия с интересами Сирии, Саудовской Аравии, Египта и особенно с Объединёнными Арабскими Эмиратами. Очевидно, что и наличие этих соперников, а также сложные отношения с Израилем, Грецией и Ираном является фактором, сдерживающим рост неоосманистских претензий.

Довольно прохладно относятся к неоосманизму и в Косово, где в 2018 г. даже прошли протесты против строительства в Приштине мечети в османском стиле. Руководство самопровозглашённой республики также неизменно заявляет о своей ориентации исключительно на интеграцию с ЕС, что ревниво воспринимается в Анкаре. Непростые сложились у неё отношения и с другими балканскими государствами [21].

На наш взгляд, неоосманизм – лишь одна из составляющих множественной политической идентичности современной Турции и играет символическую роль, подчинённую сугубо практическим целям. В частности, он формирует тот самый «наднациональный дух», который облегчает решение внутренних и внешних задач политики страны. Несмотря на воинствующую риторику и союз с Партией национального движения, в политической программе правящей в стране ПСР не получили отражения лозунги о необходимости включения в состав Турции всех турок или тем более тюрок или бывших территорий Османской империи как таковых [1, s. 10].

У Турции сохраняются противоречия с Россией по вопросам Сирии, Ливии и Крыма. Однако турецкое руководство, несмотря на предыдущие заявления, согласилось на значительные уступки по Сирии и даже пошло на прямые переговоры с представителем официального Дамаска в рамках Астанинского формата [22]. Не может не способствовать развитию взаимной терпимости и сотрудничества та помощь, которую российские спасатели периодически оказывают охваченным пожарами турецким регионам. Как показывают наблюдения за турецкими социальными сетями, турецкое население очень тепло оценивает эту помощь.

Рассуждая о возможном дальнейшем развитии русско-турецких отношений, отметим, что Москва и Анкара имеют амбивалентные геополитические интересы и экономические связи, являясь одновременно и соперниками, и взаимовыгодными партнёрами. Взаимоотношения влиятельных государств не бывают прямолинейными, но перспектива российско-турецкого сотрудничества сохранится. Турецкое руководство дорожит своим положением в НАТО, но при этом неоднократно доказало свою заинтересованность и в сохранении и развитии отношений с Россией. Это позволяет предполагать, что, несмотря на активное использование популистской риторики, в своей политической практике Турция продолжит руководствоваться исключительно методами Realpolitik, основанными на присущем ей геоэкономическом прагматизме и длительной традиции лавирования между различными центрами силы.

Обращение турецкого правительства к богатому османскому наследию естественно и оправданно. Также объяснимо и стремление использовать его как инструмент для цементирования турецкой политической идентичности в новых реалиях. Однако использование неоосманизма или другого идеологического конструкта как инструмента экспансии за рамки национальных границ может способствовать лишь дальнейшей дестабилизации и без того нестабильного Ближнего Востока.

About the authors

Rustam Alkhazurovich Tovsultanov

Kadyrov Chechen State University

Email: rustam-tovsultanov@mail.ru

candidate of historical sciences, associate professor of Modern and Contemporary History Department

Russian Federation, Grozny

Malika Sharipovna Tovsultanova

Chechen State Pedagogical University

Email: 8979444@mail.ru

lecturer of Foreign Languages Department

Russian Federation, Grozny

Lilia Nadipovna Galimova

Ulyanovsk Institute of Civil Aviation named after Chief Marshal of Aviation B.P. Bugaev

Author for correspondence.
Email: galina_200475@mail.ru

doctor of historical sciences, associate professor, professor of Humanities and Social-Economic Disciplines Department

Russian Federation, Ulyanovsk

References

Supplementary files