Неолитические комплексы Кокшаровского холма: генезис, этапы развития и культурная преемственность

Полный текст

Присутствие на Кокшаровском холме всех типов неолитической керамики региона: кошкинской, кокшаровско-юрьинской (козловской), полуденской, басьяновской (боборыкинской), а также наличие 54 радиоуглеродных дат, полученных по разным основаниям (уголь, керамика) и достоверно определяющих хронологические позиции каждого из этих культурных комплексов, делают памятник эталонным для решения вопросов эволюции и культурной преемственности этих комплексов на протяжении всей эпохи неолита Зауралья [1; 2, с. 89–91; 3; 4]. Хронологическое соотношение данных комплексов коррелируется и стратиграфией объекта 21 (жилища) Юрьинского поселения (рис. 1), в центре которого этот насыпной святилищный комплекс и был возведен теми же группами неолитического населения.

Начало неолитической эпохи как на памятнике, так и в зауральском регионе в целом относится к рубежу VII–VI тыс. до н.э. и, может, даже третьей – последней четверти VII тыс. до н.э. в калиброванных значениях дат [4, с. 99–103]. Оно связано с комплексом кошкинского типа (рис. 2: 1, 2, 4, 8). Установить генетические истоки этого комплекса не только на Холме, но и в регионе в целом современными археологическими методиками практически невозможно. Керамическая традиция выглядит сформировавшейся, и идентичные культурные комплексы на сопредельных Зауралью регионах отсутствуют. Можно только констатировать, а это делалось неоднократно разными исследователями, что кошкинский керамический комплекс относится к кругу культур с накольчатой традицией орнаментации, больше свойственной культурам степных восточноевропейских регионов [5, с. 35, 37, 61–62; 6, с. 109, 113]. Присуще ему также «шамотная» традиция и высокая доля отбора исходного пластичного сырья без талька [7, с. 109–110, 122], что не свойственно населению, изготавливавшему керамику кокшаровско-юрьинского типа, одновременному на Холме кошкинскому. Но этот керамический импульс, пусть даже изначально пришлый в зауральский регион, местным населением был не только воспринят, но и основательно переработан. На это указывают как оригинальность самой кошкинской орнаментальной композиции, не имеющей аналогов в других регионах Евразии, так и наличие в тесте сосудов примеси не столько шамота, сколько талька, иногда в значительных количествах; технологической традиции, свойственной на всем протяжении существования лепной посуды гончарам именно зауральского региона.

Рисунок 1 – Стратиграфическое распределение неолитической керамики в объекте 21 Кокшаровского холма. а – керамика кошкинской культуры; б – керамика кокшаровско-юрьинской культуры; в – керамика полуденской культуры; г – керамика басьяновского типа

Рисунок 2 – Кокшаровский холм. Керамика кошкинской и кокшаровско-юрьинской культур. 1, 2, 4, 8 – кошкинская культура; 3, 5–7 – кокшаровско-юрьинская культура

Одновременно с кошкинской или, может, чуть позже, но ненамного, не позднее самого начала VI тыс. до н.э., на Холме, да и в регионе в целом, формируется козловская (кокшаровско-юрьинская) керамическая традиция. Она тоже отступающе-накольчатая, но ей присущи узоры, нанесенные, правда, только в качестве разделителей орнаментальных зон, печатным гребенчатым штампом [8, с. 154–159], который кошкинской орнаментальной традиции вообще не свойственен (рис. 2: 3, 6). Сами орнаментальные схемы козловской посуды более разнообразны за счет включения в них композиций в виде взаимопроникающих треугольников, зон, заполненных диагональными прямыми или волнистыми линиями, и пр. (рис. 2: 5, 7). Орнамент на них, в отличие от кошкинских сосудов, где он нередко нанесен только по верхней части емкости (рис. 2: 1) (последние могут быть иногда и с плоским дном), покрывает сосуд сплошь с нередкой разбивкой горизонтальных зон на вертикальные (диагональные) подзоны (рис. 3: 1, 4, 8, 9). Возможно, что формирование козловской (кокшаровско-юрьинской) керамической традиции в большей степени связано с автохтонными лесными коллективами, которые восприняли от кошкинской накольчатую технику орнаментации посуды, но привнесли в нее, правда в качестве подчиненной, как традицию печатно-гребенчатой орнаментации, так и ряд орнаментальных узоров, которыми, возможно, в эпоху мезолита аборигенное население украшало другие артефакты; но они, в том числе из органических материалов, дошли до нас в незначительном количестве, поэтому обосновать достоверность этого положения крайне затруднительно. Так, например, узоры в виде переплетения прямых и наклонных волнистых или прямых параллельных линий на кокшаровско-юрьинской посуде напоминает технологию плетения корзин и других подобных емкостей из прутьев. Такая посуда, безусловно, имела массовое распространение в среде мезолитического населения региона. Схожи эти узоры и с техникой прядения тканных изделий; но о том, что неолитическое населения региона уже освоило ее, данных практически нет. Может быть, только фиксация на Холме, причем в массовом количестве (не менее 120 экз.), изделий из фрагментов посуды с отверстием посредине (в единичных случаях они изготовлены из камня), называемых в археологической литературе «пряслицами для веретен» (рис. 4: 1–3, 5–7). Но их использование нередко оценивают иначе: это символы солнца, солнечного диска в обрядовых действиях [см., например: 9, с. 30–32; 10, с. 42; 11, с. 147–150].

Гончарная традиция кокшаровско-юрьинской культуры характеризуется также определенной однородностью культурных традиций отбора исходного пластичного сырья (97% его талькосодержащее) и составлением рецептов формовочных масс; это те традиции, что получили дальнейшее развитие в остальных неолитических культурных группах Холма [7, с. 121–122].

Объединяет кошкинские и кокшаровско-юрьинские орнаментальные комплексы и традиция изготавливать сосуды с рельефными налепами (рис. 2: 7, 8). При оформлении зон с налепами обе культуры нередко использовали орнамент в виде треугольника из прямых линий, что в украшении сосудов свойственно в основном кокшаровско-юрьинской традиции, а не кошкинской. Причем кошкинский сосуд с таким орнаментом найден в одном из самых ранних объектов культуры – объекте 6, потому сложно говорить, у кого зародилась эта традиция, а кто ее заимствовал. Пока ясно только то, что на более позднем этапе неолита традиция украшения сосудов рельефными изображениями практически исчезает. Лишь на 4 сосудах полуденской культуры встречены рельефные налепы [12, с. 18–19, рис. 2: 2].

Местную подоснову козловских, как, впрочем, и кошкинских, комплексов, в какой-то степени можно проследить и по преемственности некоторых черт мезолитической и ранненеолитической каменных индустрий. В частности, высокий удельный вес в ней пластинчатой, в том числе микропластинчатой, техники, наличие таких категорий орудий, как резцы, резчики, черешковые наконечники стрел на пластинах, единичных микролитов и пр. (рис. 5) Но смешанный нестратифицированный характер подавляющего большинства археологических памятников региона, в культурных слоях которых чаще всего отложены материалы сразу нескольких периодов каменного века, крайне затрудняет достоверную разбивку каменного материала по комплексам, относящимся к мезолиту либо раннему или позднему неолиту, энеолиту и пр., а значит, и объективную оценку их эволюции и преемственности.

Кошкинские и козловские комплексы характеризуют ранненеолитическую эпоху в регионе и в хронологическом плане существовали продолжительное время, не менее тысячелетия, по крайней мере, от рубежа VII–VI до рубежа VI–V, а то и первой четверти V тыс. до н.э. [4, с. 99–104; 14, с. 113]. В зонах соприкосновения, во всяком случае, на Кокшаровском холме, они явно взаимодействовали между собой, нередко составляя, видимо, экзогамные коллективы, и их культурные традиции получили продолжение в поздненеолитическую эпоху в генетически связанных с ними боборыкинской (басьяновской) и полуденской культурах. Хронологические позиции басьяновского комплекса на Кокшаровском холме определяются радиоуглеродными датами от 5920 ± 90 BР 1σ 4920–4870 BC и 4860–4680 BC, 2σ 5030–4540 BC (Кі-16854) до 5470 ± 90 BР 1σ 4400–4220 BC, 2σ 4600–4500 BC (Ki-16171). Время существования боборыкинской же культуры в лесостепном Зауралье могло продолжаться и до конца V и даже начала IV тыс. до н.э. [15, табл. 2]. Кстати, на Кокшаровском холме последняя дата басьяновского комплекса практически смыкается с энеолитическим этапом функционирования памятника: имеются 2 даты, полученные по фрагментам керамики аятского типа: 5440 ± 90 BР 1σ 4370–4220 BC, 2σ 4460–4040 BC (Кі-15541) и 5250 ± 90 BР 1σ 4230–4190 и 4170–3970 BC, 2σ 4350–3800 BC (Кі-15907). Басьяновский в целом продолжает традиции накольчатых комплексов ранненеолитической эпохи. На такую преемственность в технологических аспектах изготовления лепной посуды обратила уже внимание И.Н. Васильева [7, с. 122]. Как и в кошкинском гончарстве, у басьяновских мастеров, причем даже, видимо, в большем количестве, изготавливались сосуды с плоским дном, причем такое дно имело часто характерную закраину. Посуда горшечной или баночной форм, как правило, в верхней своей части также орнаментировалась только накольчатой техникой простыми узорами (линии, зигзаги), но орнаментиром служила двузубая палочка (а может быть, и штамп), который протаскивался по поверхности сосуда с периодическим нажимом (рис. 4: 4, 9). Боборыкинская посуда более вариабельна, но узоры на ней, в том числе нередко геометрических форм, выполнены также в накольчатой технике (рис. 4: 8, 10). Присутствуют здесь сосуды, как с плоским, так и округлым дном, как горшки, так и банки. Генетическая связь ее с кошкинской для нас очевидна.

Рисунок 3 – Кокшаровский холм. Керамика кокшаровско-юрьинской и полуденской культур. 1, 4, 8, 9 – кокшаровско-юрьинская культура; 2, 3, 5–7, 10, 11 – полуденская культура

Рисунок 4 – Изделия из глины и керамика боборыкинской культуры. 1–7, 9 – Кокшаровский холм; 8, 10 – Ташково III. 1–3, 5–7 – пряслица; 4, 9 – керамика басьяновского типа; 8, 10 – керамика боборыкинской культуры (по [13, рис. 66, 67])

Рисунок 5 – Каменный инвентарь Кокшаровского холма. 1–9 – наконечники стрел; 10, 18, 19 – острия; 12, 14, 15 – резцы; 13, 16, 17 – резчики; 11, 20–25 – нуклеусы

Полуденский керамический комплекс, безусловно, генетически связан, прежде всего, с козловским (кокшаровско-юрьинским). На Юрьинском поселении, в центре которого и возведено святилище Кокшаровский холм, фиксируется даже жилище (объект 21), которое оставлено на рубеже VI–V тыс. до н.э. совместным позднекокшаровско-юрьинско – полуденским коллективом [16]. Вообще-то хронологический отрезок последняя четверть VI – первая четверть V тыс. до н.э. являлся важным этапом в функционировании данного комплекса памятников. Это было время сосуществования и постепенной замены кошкинских и кокшаровско-юрьинских орнаментальных традиций полуденскими и басьяновскими. Не исключено, видимо, что именно поэтому состав технологических традиций изготовления посуды полуденского типа характеризуется большей разнородностью, включая традиции других керамических групп Холма и даже, возможно, пришлые из сопредельных регионов [7, с. 123]. Именно с этим этапом связано в полуденских и басьяновских коллективах возникновения новой технологической традиции – введения в формовочные массы искусственной примеси талька, что было не свойственно ранненеолитическим группам населения [7, с. 122]. Но в плане орнаментации посуды полуденские коллективы нередко даже копировали орнаментальную схему сосудов кокшаровско-юрьинского типа, меняя только приоритеты в технике орнаментации: основные орнаментальные зоны выполнены гребенчатым штампом в движении, а в разделительных зонах узор нанесен печатным гребенчатым штампом с редкопоставленными зубцами, что очень напоминает накольчатую технику, или отступающе-накольчатой техникой (рис. 3: 5). Иногда отдельные элементы орнамента наносились и палочкой (рис. 3: 6, 10, 11). При сохранении отступающе-накольчатой техники явная все же тенденция перехода полуденских гончаров к орнаментации посуды гребенчатыми штампами привела и такому интересному нюансу, как использование при нанесении узор гребенчатого штампа не только в виде печатных оттисков, но и в движении (протаскиванию) его по поверхности сосуда. Появляются свойственные только полуденским мастерам орнаментально-технологические приемы, как, например, шагающая гребенка, протащенная (волнисто-протащенная) гребенка (рис. 3: 2, 3, 5–7, 10, 11).

Заключение

В целом, тенденция замены накольчатой, чаще отступающе-накольчатой, манеры орнаментации посуды на гребенчатую с явным преобладанием печатно-гребенчатого штампа – это доминантная черта орнаментальных комплексов зауральского региона с эпохи позднего неолита до самого начала эпохи ранних металлов. В эпоху энеолита на этой территории отступающе-накольчатая (ложно-шнуровая) орнаментальная традиция еще определяет лицо липчинской культуры [17, с. 188–192], но в других культурах региона (аятская, шапкульская, суртандинская и пр.) уже доминирует печатно-гребенчатая традиция орнаментации посуды [18]. В начале эпохи бронзы сочетание отступающе-накольчатых и гребенчатых, в том числе «гребенки в движении», техник свойственно еще керамическим комплексам ташковской культуры региона [19, с. 29–30; 20, с. 50]. Но с последующих этапов бронзового века и вплоть до появления посуды, изготовленной уже на гончарном круге, отступающе-накольчатая традиция в регионе практически не встречается. Господствует печатно-гребенчатая с сочетанием в различные археологические периоды желобчатой, резной, фигурно-штампованной, шнуровой. Кстати, постепенное вытеснение накольчатой традиции с эпохи позднего неолита гребенчатой может быть косвенным свидетельством автохтонности последней в регионе еще до появления здесь керамического производства. Как уже отмечено выше, в донеолитическое время она могла применяться для орнаментации других категорий артефактов, в том числе из органических материалов, а гребенчатыми орнаментирами могли служить и естественные материалы, например челюсти животных. Но проникновение в регион самого керамического производства, носителями которого было, скорее всего, как тоже уже отмечено выше, население кошкинской культуры, оказало на местное население такое огромное влияние (неизгладимое впечатление), что сама технология изготовления керамики неразрывно слилась именно с накольчатой манерой нанесения орнаментов и была тем самым возведена в аксиому. Поэтому эта традиция стала доминирующей и на ранненеолитической кокшаровско-юрьинской посуде; но в то же время вполне мог быть возможен перенос в ее орнаментальные схемы традиционных автохтонных орнаментов с других артефактов более ранней эпохи.

Об авторах

Александр Фёдорович Шорин

Email: shorin_af@mail.ru

доктор исторических наук, главный научный сотрудник сектора археологии каменного века

Анастасия Александровна Шорина

Автор, ответственный за переписку.
Email: aashor@mail.ru

младший научный сотрудник сектора археологии каменного века

Список литературы

Дополнительные файлы

Доп. файлы

Действие

1. JATS XML

Скачать

2. Рисунок 1 – Стратиграфическое распределение неолитической керамики в объекте 21 Кокшаровского холма. а – керамика кошкинской культуры; б – керамика кокшаровско-юрьинской культуры; в – керамика полуденской культуры; г – керамика басьяновского типа

Скачать (36KB)

Метаданные

3. Рисунок 2 – Кокшаровский холм. Керамика кошкинской и кокшаровско-юрьинской культур. 1, 2, 4, 8 – кошкинская культура; 3, 5–7 – кокшаровско-юрьинская культура

Скачать (74KB)

Метаданные

4. Рисунок 3 – Кокшаровский холм. Керамика кокшаровско-юрьинской и полуденской культур. 1, 4, 8, 9 – кокшаровско-юрьинская культура; 2, 3, 5–7, 10, 11 – полуденская культура

Скачать (154KB)

Метаданные

5. Рисунок 4 – Изделия из глины и керамика боборыкинской культуры. 1–7, 9 – Кокшаровский холм; 8, 10 – Ташково III. 1–3, 5–7 – пряслица; 4, 9 – керамика басьяновского типа; 8, 10 – керамика боборыкинской культуры (по [13, рис. 66, 67])

Скачать (62KB)

Метаданные

6. Рисунок 5 – Каменный инвентарь Кокшаровского холма. 1–9 – наконечники стрел; 10, 18, 19 – острия; 12, 14, 15 – резцы; 13, 16, 17 – резчики; 11, 20–25 – нуклеусы

Скачать (64KB)

Метаданные