The question of «vestigial Neolithic» forest-steppe Don

Full Text

Концепция «пережиточного неолита» лесостепного Подонья была впервые представлена А.Т. Синюком в его кандидатской диссертации [1] и в дальнейшем не претерпела существенных изменений [2]. В её основу были положены статистико-стратиграфические наблюдения, полученные по результатам раскопок стоянки Университетская 3, где было выделено три неолитических этапа и четвертый этап «пережиточного неолита». На двух первых этапах происходило развитие местных неолитических традиций среднедонской неолитической культуры (нижний слой стоянки), которые на третьем этапе были осложнены проникновением носителей керамики долговского типа (нижняя часть среднего слоя). Начало «пережиточного неолита» было связано с появлением в нижней части среднего слоя воротничковой керамики нижнедонской энеолитической культуры, носители которой вступили в контакты с племенами рыбноозерской культуры ямочно-гребенчатой керамики, мигрировавшими с территории Верхнего Подонья [1, с. 8–16].

Вывод о неолитическом характере рыбноозерской культуры базировался на предположение о сохранении её носителями присваивающего хозяйства, основанного на охоте, при постепенно возрастающей роли рыбной ловли. Энеолитическая принадлежность нижнедонской культуры была аргументирована наличием близких аналогий в материалах Мариупольского и Никольского могильников. Кроме того, было выдвинуто предположение, что основным занятием нижнедонского населения являлось скотоводство и в определенной степени земледелие [1, с. 20].

Впоследствии данная концепция была дополнена положением о том, что богатейшие экологические ресурсы лесостепи способствовали установлению относительно мирных отношений, и это обусловило длительный период сосуществование в регионе населения с различными хозяйственными укладами: пережиточнонеолитическим (присваивающим) и энеолитическим (производящим) [3, с. 69]. При этом под термином «пережиточный неолит» А.Т. Синюк подразумевал именно длительное сосуществование культур с разными хозяйственными укладами в пределах одной и той же территории, что, по его мнению, было возможно только в крайне благоприятных условиях лесостепи, богатой природными ресурсами. Кроме того, им было внесено уточнение о том, что под лесостепным энеолитом следует понимать эпоху, связанную с распространением не только металлов, но и сопутствующих им взаимообусловленных признаков, характеризующих археологическую специфику металлоносного района, откуда были привнесены медные изделия. Если же металлические изделия попадают в новый район, а в местных культурах не фиксируется изменения бытовых устоев, то такие культуры не следует относить к энеолитическим [4, с. 8–9].

В совместной работе А.Т. Синюка и И.Б. Васильева были конкретизированы те изменения в экономике и социальном устройстве общества, которые должны были сопутствовать распространению металла. Начало энеолита они увязали с «комплексом археологических признаков, которые отражают явления связанные с использованием меди: переоценка видов труда и самих изделий, новые культурные представления и ритуалы, культурные переориентации, новые формы межплеменных и межэтнических контактов» [5, с. 5].

Обосновывая данную точку зрения, они во многом исходили из того положения, что находки металла в культурах периферийного энеолита крайне редки, и поэтому необходимы дополнительные критерии, которые позволили бы установить энеолитическую принадлежность культур, если этих находок пока еще не обнаружено. В качестве примера были приведены материалы Ивановской стоянки, на которой большинство костяных изделий, по трасологическим данным Г.Ф. Коробковой, были изготовлены с помощью медных орудий [5, с. 30].

Однако, несмотря на солидное увеличение источниковой базы по памятникам мариупольской историко-культурной области, находки золотой подвески и медных бусин из Никольского могильника до сих пор остаются единственным свидетельством знакомства данного населения с металлом. Медная бусина найдена еще в 24 погребении Мариупольского могильника, но это захоронение совершено по среднестоговскому обряду [6]. С мариупольскими древностями А.И. Юдин связывает находку медной пластины из жертвенника Варфоломеевской стоянки [7, с. 102]. Однако единичные фрагменты воротничковой керамики найдены только в 1-м (верхнем) слое стоянки, а жертвенник относится к неолитическому слою орловской культуры 2А. По-видимому, данная пластина является типичным примером единичных находок медных изделий на неолитических памятниках. Неординарность этой находки подтверждается и тем фактом, что, несмотря на трасологические исследования, костяных орудий со следами обработки медными инструментами на стоянке не обнаружено [7, с. 102].

Если же говорить об Ивановской стоянке, то костяные изделия со следами от медных орудий связаны там со слоем самарской культуры, одним из компонентов сложения которой являются носители хвалынских древностей, достаточно хорошо знакомые с приемами металлообработки [8].

Под большим вопросом также находится утверждение о скотоводческой (коневодческой по А.Т. Синюку) специализации носителей нижнедонской культуры. Поскольку до сих пор ведутся дискуссии о том, была ли одомашнена лошадь даже в более позднее время населением среднестоговской культуры [9, с. 298]. В степном и лесостепном Поволжье первые домашние животные фиксируются только в хвалынское время [10, с. 10].

Впрочем, судя по материалам приазовских памятников Раздольное и Ракушечный Яр, домашние животные населению нижнедонской культуры были известны. На обеих стоянках были найдены и кости лошади, но на поселении Раздольное они были определены как относящиеся к диким особям, на поселении Ракушечный Яр их видовая принадлежность не была установлена [11, с. 111, 115, табл. 2]. Однако кости домашних животных зафиксированы и в ранненеолитическом слое 5-ой Черкасской стоянки [12], что свидетельствует о знакомстве части среднедонского населения с навыками производящего хозяйства еще в неолитическое время. Следовательно, появление производящего хозяйства на Среднем Дону нельзя считать энеолитической новацией. Кроме того, согласно справедливому замечанию Н.Я. Мерперта, форма хозяйственной деятельности не может быть основным критерием для выделения эпохи энеолита [13, с. 4–5].

Таким образом, тезис о том, что с появлением нижнедонской культуры на Среднем Дону происходит переоценка видов труда, формируются новые культурные представления, практикуются новые формы межэтнических контактов, является крайне дискуссионным. Поскольку возникает закономерный вопрос: что же изменилось в этот период в жизни среднедонского населения, если производящее хозяйство было известно и раньше, а металла как не было, так и нет?

Помимо этого определенные сомнения существуют в обоснованности заключений о сосуществовании населения разных культур, сделанных на основе статистико-стратиграфических наблюдений, поскольку для многослойных дюнных стоянок с песчаным культурным слоем залегание разнокультурных материалов в одних и тех же литологических горизонтах весьма распространенное явление. Поэтому совместное залегание неолитических и энеолитических материалов не обязательно свидетельствует об их сосуществование на поселении. В лучшем случае это говорит об их принадлежности к близкому хронологическому интервалу, но и то далеко не всегда. Наглядные примеры совместного залегания разновременных материалов в слое приведены в монографии А.Т. Синюка [4, с. 48, рис. 2, 4, 5].

Более надежные стратиграфические данные, по идее, должны быть получены с береговой Черкасской стоянки, слои на которой вскрывались штыками по 20 см. На первом раскопе нижнедонская керамика тяготеет здесь к 5–6 штыкам, а неолитическая среднедонская имеет максимум залегания на 9–10 штыках, материалы которых перекрыты прослойкой стерильного песка. Выше неолитическая посуда равномерно распределена с 6 по 3 штыки, причем в 3-м штыке уже залегает совместно со среднестоговской посудой. При этом стоговская керамика также была представлена в 5–7 штыках [4, с. 50, 81, табл. 1, 5; 14]. Подобное распределение материала свидетельствует, что верхние слои поселения (3–6 штыки) частично нарушены, вероятно, в результате хозяйственной деятельности древнего населения.

По мнению А.Т. Синюка, достаточно типичной можно считать ситуацию, когда носители ямочно-гребенчатой керамики могли подселяться на стоянки среднедонской культуры [1]. Однако оптимальные размеры неолитической общины были обусловлены емкостью окружающих биоресурсов, и резкое увеличение её численности могло привести к дисбалансу. Поэтому если подобная практика имела место, то только в качестве исключения из правил.

Основа долговременного сосуществования разнокультурных групп населения на Дону виделась А.Т. Синюку в их ориентации на добычу разных источников пищи. По его мнению, для носителей ямочно-гребенчатой керамики основным средством получения продуктов питания являлось рыболовство, а для нижнедонской культуры – скотоводство (коневодство?). Однако данные выводы базировались не на анализе остеологических остатков, а на ряде косвенных данных. В частности, занятие рыболовством аргументировалось широким распространением артефактов, связанных с занятиями подобного рода (грузила для сетей, крючки, гарпуны и др.) [2, с. 83–84]. Но даже если принять точку зрения, что нижнедонские племена отдавали предпочтение скотоводству, то расположение их поселений совершенно аналогично топографии стоянок среднедонской и рыбноозерской культуры. То есть они не в меньшей степени, чем неолитическое население, были ориентированы на водные ресурсы и, следовательно, конкурировали с аборигенами за данный источник пищи. Как показывает изучение поселений срубной культуры Среднего Дона, для населения ориентированного на преимущественное развитие скотоводческого хозяйства характерна иная топография памятников, большинство которых расположено не в поймах крупных рек, а на их водоразделах [15, с. 219–252]. В пользу данного предположения говорит и тот факт, что успешное развитие ранних форм скотоводства практически невозможно без параллельного занятия земледелием, роль которого у населения мариупольской культурно-исторической области признается исследователями минимальной [16, с. 19].

Поэтому чередование разнокультурных материалов на среднедонских стоянках следует объяснять не сосуществованием их носителей, а периодической сменой населения, которая могла быть вызвана как демографическими факторами, так и изменением природной обстановки. Еще в своей диссертации А.Т. Синюк формулирует тезис о том, что южные культурные компоненты оказались жизнеспособнее, поэтому местные неолитические племена были подвергнуты ассимиляции и вытеснению [1, с. 17]. Однако жизнеспособность ранних скотоводческих укладов у населения, оказавшихся в непривычных природных условиях, далеко не столь очевидна: не располагая в должном количестве продуктами земледелия, населению нижнедонской культуры крайне сложно было обеспечить кормом домашних животных в зимнее время. Вероятно, одним из существенных факторов, который оказывал влияние на кормовую базу, была протяженность зимнего периода и особенно высота снегового покрова. Изменение данных параметров могло привести к кризисным явлениям и последующему сокращению населения. Значительно меньше от данных факторов зависели рыболовы, охотники и собиратели. Переход к сезонной оседлости, основанной на интенсивном рыболовстве с использованием сетей и заколов, привел к заметному увеличению населения лесной зоны, что способствовало увеличению его миграционной активности [17]. По-видимому, сочетание вышеназванных факторов и привело к тому, что места бывших поселений нижнедонской культуры оказались заняты носителями ямочно-гребенчатой керамики. Данные выводы, в принципе, вполне согласуются с точкой зрения А.Т. Синюка о том, что большинство памятников нижнедонской культуры (Университетские 1 и 3, Черкасская, Дронихинская) являются кратковременными стоянками сезонного пользования [2, с. 442]. В диссертации А.М. Скоробогатова в Среднем Подонье зафиксировано всего 9 памятников нижнедонской культуры [18, с. 11], что опять же свидетельствует о довольно непродолжительном пребывании данного населения на указанной территории. По всей видимости, столкнувшись на Среднем Дону с неблагоприятными условиями для развития ранних форм скотоводства, их население вынуждено было вернуться на исходные позиции.

Таким образом, применительно к нижнедонской культуре ни по одному из предложенных А.Т. Синюком параметров нельзя говорить о существовании на Среднем Дону «пережиточного неолита». Распространение металла и связанного с ним комплекса сопутствующих археологических признаков в Волго-Донской лесостепи происходит в среднестоговское время, когда сюда с юга пришла новая волна населения, не только знакомого с металлом, но и, вероятно, освоившего более эффективные навыки разведения домашнего скота в условиях лесостепной зоны. По мнению Н.С. Котовой [19, с. 74] и А.М. Скоробогатова [18, с. 15], широкое распространение среднестоговских памятников относится к позднему этапу существования данной культуры. В это время, вероятно, неолитические племена Среднего Дона были ассимилированы или вытеснены, а места их стоянок, теперь уже окончательно, были заняты мигрантами с юга, облик культуры которых соответствует всем основным параметрам энеолитической эпохи.

Именно в это время происходят те изменения, о которых писали А.Т. Синюк и И.Б. Васильев применительно к более раннему времени. Осуществляется переоценка видов труда и самих изделий, о чем свидетельствует появление вещей, имеющих престижный характер. Это зооморфные скипетры и, конечно, изделия из металла. Новые культурные представления и ритуалы находят отражение в распространении достаточно сложных форм погребального обряда, которые приходят на смену прежним традициям захоронений умерших в вытянутом положении на спине с минимальным набором вещей. В это же время возникает принципиально новый способ погребения умерших под насыпью кургана. Дифференциация по составу погребального инвентаря и трудозатратам на захоронение умершего, видимо, отражает процесс усложнения социальной структуры среднестоговского общества.

О культурной переориентации и новых формах межэтнических контактов свидетельствует налаживание регулярных связей с источниками получения металла – культурами Балкано-Карпатского региона. Особенно наглядно это иллюстрируют материалы памятников новоданиловского типа, носители которых, по мнению Д.Я. Телегина [20], специализировалось на посреднических обменных операциях изделиями из металла. Н.С. Котова полагает, что среднестоговские племена также осуществляли обмен кремневым сырьем, которое в основном добывалась в бассейне Северного Донца а затем доставлялось на территорию Приазовья, Подонья и Поднепровья [19, с. 147]. Наличие ряда погребений с набором престижных вещей, совершенных по среднестоговскому обряду на западе, достаточно далеко за пределами основного ареала культуры, свидетельствует об организации среднестоговцами длительных экспедиций, совершаемых для организации межплеменного обмена [19, с. 149]. Вероятно, результатом новых форм межэтнических контактов становится распространение схожих норм погребального обряда не внутри единой культуры, как это имело место в неолите, а среди населения разных культур. Именно на основе данного признака исследователи выделяют хвалынско-среднестоговскую область [21, с. 33].

С распространение среднестоговских традиций на западе и хвалынских на востоке в лесостепной зоне происходит процесс трансформации местных неолитических культур, результатом которой становится сложение гибридных образований: репинской и самарской культуры. Эти культуры ни в коей мере уже не являются пережиточно-неолитическими, и только на более северных, лесных территориях сохраняются племена, не испытавших на себе хвалынско-стоговского воздействия. При желании культуру этих племен можно назвать пережиточно-неолитической, но по концепции А.Т. Синюка таковыми следует считать только культуры, сосуществующие на одной и той же территории с энеолитическими.

На наш взгляд, подобное мирное сосуществование возможно, но только в том случае, если их население специализируется на получение пищи из разных источников. Однако в хозяйстве населения периферийных культур лесостепного энеолита охота и рыболовство по-прежнему играли весьма существенную роль, о чем, например, свидетельствуют материалы среднестоговских поселений Васильевский кордон 17 и 27 [22]. Это неизбежно должно было приводить их к столкновению с местными племенами в борьбе за контроль над этими ресурсами, что в итоге заканчивалось вытеснением или ассимиляцией местного населения. Об отсутствии длительного периода сосуществования пришлых и местных культур свидетельствуют и данные радиоуглеродного датирования, согласно которым неолитические памятники завершают свое существование на грани 4782–4320 ВС [23], а среднестоговские – получают повсеместное распространение в период 4150 (4195) ВС до 3700 ВС [18].

Таким образом, на Среднем Дону не было продолжительного сосуществования неолитических и энеолитических культур, как не было подобного «пережиточного» периода и на территории лесостепного Поволжья [24].

About the authors

Vladimir Vyacheslavovich Stavitsky

Author for correspondence.
Email: stawiczky.v@yandex.ru

doctor of historical sciences, professor of General History and Social Science Department

References

Supplementary files