Weeds, diseases and plant pests as factors of famine in 1932-1933

Full Text

Рассматривая катастрофические явления в сельском хозяйстве, приведшие к голоду 1932–1933 года, подавляющее большинство специалистов в качестве факторов голода указывает преимущественно социально-политические и организационно-хозяйственные причины (раскулачивание, коллективизация, хлебозаготовительная политика и т.п.). При этом оценки самого сельскохозяйственного производства и причины, связанные с агротехникой, рассматриваются в последнюю очередь. В качестве таковых причин низкого урожая и голода, связанных непосредственно с агротехникой, обычно указывается уменьшение площади посевов, снижение нормы высева культур, затянутая весенняя посевная кампания и, соответственно, посев культур в неоптимальные сроки, а засоренность посевов анализируется в последнюю очередь [1, с. 104–105]. При этом нарушения агротехники являются в том числе и факторами, способствующими вспышкам размножения вредителей и болезней (эпифитотиям и эпизоотиям), значительно усугубляющими неурожай. То есть объективно прогнозируемый низкий урожай при нарушении агротехники может оказаться гораздо ниже, а продукция растениеводства будет низкого качества и непригодной в пищу и переработку из-за фитопатологических факторов. Кроме того, если сорная растительность хотя бы упоминается, пусть и на одном из последних мест, в качестве фактора кризиса сельхозпроизводства и голода, то другие фитопатологические факторы, а также вредители сельскохозяйственных культур практически не рассматриваются. С другой стороны, в блогосфере сети Интернет достаточно давно и активно обсуждается теория, что основной причиной неурожая 1932–1933 гг. являются как раз вспышки болезней сельскохозяйственных культур, прежде всего грибковых, а высокая смертность объясняется массовыми отравлениями зараженными грибками и некачественными продуктами питания.

Таким образом, вопрос о влиянии сорной растительности, болезней и вредителей сельскохозяйственных культур на кризис сельхозпроизводства начала 30-х годов ХХ века и голод 1932–1933 годов остается непроясненным.

Как уже отмечалось выше, влияние сорной растительности частично было рассмотрено В.В. Кондрашиным. Кондрашин ссылается на мнение канадского специалиста Эндрю Кэрнса, посетившего СССР в 1932 году и наблюдавшего посевы пшеницы. Так, Кэрнс указывает, что при осмотре полей в районе станицы Кавказской на Кубани, он увидел, как «…простиралось красивое поле чертополоха вперемешку с пшеничными колосьями…» [1, с. 100]. Также Кондрашиным приводятся докладные записки работников на местах о высокой засоренности посевов и письмо К.Е. Ворошилова И.В. Сталину о засоренности посевов хлебов на Северном Кавказе [1, с. 105–106].

Однако при более детальном рассмотрении и анализе документальных источников и научных публикаций по фитопатологии и хлебозаготовкам тех времен ситуация с сорной растительностью в 1932 году оказывается значительно хуже, чем это представлено у Кондрашина. Так, высочайшую засоренность посевов в начале 30-х годов отмечали специалисты Всесоюзного института защиты растений (ВИЗР). С 25 ноября по 3 декабря 1932 года в ВИЗР прошло Всесоюзное совещание по борьбе с сорной растительностью, которому придавалось чрезвычайно большое значение [2, с. 1]. На совещании в качестве основного препятствия повышению урожайности сельскохозяйственных культур указывается недопустимо высокая засоренность посевов, в связи с чем требуется острая необходимость принятия чрезвычайных мер вплоть до специального закона по борьбе с сорной растительностью [2, с. 2]. Это же констатируется в резолюции совещания [3].

В «Конъюнктурном обзоре сельского хозяйства СССР за август месяц 1932 года», отправленном в Госплан, указывалась «небывалая засоренность полей сорняками» не только по отдельным хозяйствам или районам, но и по всем основным зернопроизводящим регионам [4]. На Северном Кавказе и степной Украине специальная фитопатологическая экспедиция обнаружила только по одному сравнительно чистому от сорняков участку из всех обследованных [4, л. 37]. Экспедицией отмечалось, что засоренность полей в степной зоне Украины по озимой пшенице достигала 18–84% в сырой массе, а по яровой пшенице – 33–76%; засоренность полей яровой пшеницы на Нижней Волге колебалась от 4 до 89,5%; на Северном Кавказе засоренность полей пшеницы составляла 34–97% [5, с. 23]. Резкую вспышку сорной растительности, начавшей заглушать посевы на Украине, в качестве одной из важнейших причин неурожая 1932 г. отмечал директор Союззернотреста Украины и Крыма А. Бурков [6, л. 55–61; 7, с. 169].

На крайне высокую засоренность сдаваемых по хлебозаготовкам зерновых указывали специалисты Комитета по сельскохозяйственным заготовкам (Комзаг) при Совете Труда и Обороны (с 1933 года – при Совнаркоме). Так, в заготовительную кампанию 1931–32 гг. на заготовительные пункты в ряде случаев привозилось зерно с засоренностью до 30–35% [8, с. 15]. На Северном Кавказе в заготовительную кампанию 1932–1933 гг. на элеваторы от совхозов поступало зерно засоренностью до 8% [9, с. 14], также отмечалась высокая засоренность зерна (до 15%) в районах Харьковской области Украины [10, с. 28], Центрально-Черноземной области [11] и других регионах [12, с. 13].

Специалисты-фитопатологи отмечали следующие причины массового размножения сорной растительности: массовая мелкая и запоздавшая предпосевная обработка почвы, посев по засоренным землям, несоблюдение сроков сева, недостаточные уходы за посевами или их полное отсутствие, отсутствие борьбы с сорной растительностью на участках, не занятых культурной растительностью. При этом мелкая вспашка была рекомендована учеными-агрономами (академиком Н.М. Тулайковым) и специалистами «Трактороцентра» в качестве средства для увеличения площади посевов, что привело к резкому росту засоренности полей [7, с. 54]. И здесь же указывается, что, в результате таких рекомендаций и ошибок в агротехнике, совершенно чистых от сорной растительности земель в колхозах левобережного Заволжья почти не осталось. Кроме того, в качестве основной причины эпифитотии сорной растительности указывается переход от мелкого земледелия к крупному. В данном случае констатируется ситуация, сложившаяся на селе к началу 30-х годов как результат земельной политики руководства СССР и союзных республик. Так, после Октябрьской революции после социализации земель и распределении их по индивидуальным хозяйствам большинство крестьянских хозяйств вернулось к традиционным способам ведения сельхозпроизводства без севооборотов, часто с трехпольем, без внедрения передовой агротехники, с преобладанием в зерновом клине яровых монокультур. Что автоматически приводит к росту засоренности посевов. Расширение пахотного клина за счет освоения залежей и целинных земель при слабой механизации, химизации и широком внедрении монокультуры с основным упором на яровые ситуацию с сорной растительностью еще больше усугубило. При этом то, что в части передовых хозяйств борьба с сорной растительностью велась, нарастающую проблему засоренности посевов решало только частично. Дальнейшая коллективизация и обобществление земель привело к дополнительному распространению сорной растительности даже на сравнительно чистые участки.

Таким образом, сложившееся к началу 30-х годов положение рано или поздно привело бы к вспышке развития сорной растительности и кризису хлебозаготовок, что и произошло в 1932 году в основных зернопроизводящих районах СССР.

Катастрофичность ситуации 1932 года показывает то, что фитопатологи констатировали ежегодные официальные потери урожая от сорной растительности до четверти валового сбора – 200–300 млн центнеров хлеба [13, с. 4], а нарком земледелия Я.А. Яковлев в своем официальном обращении указывал, что сорняки забили культурные растения на миллионах гектаров [14]. В результате массовой вспышки развития сорной растительности советское руководство вынуждено было даже 6 января 1933 года объявить Всесоюзный комсомольский поход против сорняков [13, с. 5; 14].

Массовое развитие сорной растительности привело к резкому снижению качества продукции растениеводства. Официально по результатам заготовительной кампании руководство Комзага отмечало, во-первых, крайне высокую долю в заготовках 1932 г. допустимо засоренного зерна (до 48% всего зерна пшеницы), во-вторых, высокую долю зерна с недопустимой засоренностью свыше 3% (30% всего зерна пшеницы) [15, с. 13]. Обследование урожая 1932 года специалистами Государственной хлебной инспекции (ГХИ) Комзаг показало следующее качество заготовленного зерна по сорной примеси:

Озимая рожь. В целом по СССР сорная примесь составляла в среднем 1,7%, максимально – 16%, при этом 18,5% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 3].

Озимая пшеница. В целом по СССР сорная примесь составляла в среднем 1,9% максимально 10%, 24,5% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 4]. При этом на конец уборочной кампании (31 августа 1932 года) в основных зернопроизводящих районах как «сорное» классифицировалась доля валового сбора озимой пшеницы: Украина – 5,5–24,5% (совхозный и колхозный сектор, соответственно), Северный Кавказ – 30,4–30,9%, Нижняя Волга – 33,5–55,6%, Центрально-Черноземная область – 18,3–26,1% [16, л. 40]. Таким образом, от четверти до половины валового сбора озимой пшеницы в основных зернопроизводящих районах было засоренным и некачественным.

Яровая пшеница. В целом по СССР по мягкой пшенице сорная примесь составляла в среднем 2,2%, максимально 22,4%, 34,8% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 7]; по твердой пшенице в целом по СССР сорная примесь составляла в среднем 1,9%, максимально 6,1%, 33,7% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 8]. Таким образом, треть урожая 1932 года яровых пшениц была засоренной и некачественной. Наиболее катастрофическая ситуация по яровой мягкой пшенице была в Центрально-Черноземной области и на Украине, где фактически все зерно этих сортов определялось как «низконатурное сорное», поскольку содержало 3,2–3,5% сорной примеси, а доля засоренного зерна в валовом сборе составляла 64,5% на Украине и 55,5% – ЦЧО [16, л. 5–6].

Ячмень. В целом по СССР сорная примесь составляла в среднем 2,8%, максимально 11%, 18,3% валового сбора зерна классифицировалось как сорное [16, л. 11]. При этом по яровому ячменю на Украине сорная примесь составляла в среднем 2,94% и максимально – 11%, 23,4,8% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 8–9].

Овес. В целом по СССР сорная примесь составляла в среднем 3,4% максимально 16,1%, 46% валового сбора зерна классифицировалось как «сорное» [16, л. 13–14].

Специалисты по переработке сельскохозяйственной продукции указывали, что поставка засоренного зерна приводила к очень большим потерям при производстве хлебобулочных и крупяных изделий. В частности, в 1932 году потери при производстве крупяных изделий из-за поставок засоренного зерна составляли до 10% или около 80000 тонн, что составляло «минимум, полуторамесячный план снабжения» [17, с. 18].

В связи с высочайшей засоренностью сдаваемого зерна отдельным пунктом постановления Совета Труда и Обороны (от 10 июня 1932 г. № 671, п. 27) было установлено, что «… при приемке зерна от сдатчиков излишняя, сверх установленных норм, сорная примесь и влажность скидывается с веса и в план хлебосдачи не засчитывается» [8, с. 15]. То есть специалисты-заготовители старались принимать наиболее качественное зерно, бракуя остальное. Тем не менее даже при таких требованиях зерно урожая 1932 г. оказалось крайне засоренным. А на местах в хозяйствах оставалось зерно гораздо худшего качества.

Таким образом, исходя из вышеизложенного, от четверти до половины валового сбора урожая зерновых 1932 года было некачественным и непригодным в переработку и в пищу. Наиболее катастрофической ситуация была в зернопроизводящих районах, где непригодной в пищу большая часть зерна.

Тяжелой также была ситуация с поражаемостью зерновых вредителями. Основная проблема заключалась в низком уровне химизации сельскохозяйственного производства, монокультуре и особенностях проведения уборочной кампании. Низкий уровень химизации и монокультура приводили к массовым вспышкам большинства насекомых вредителей в 1932–1933 годах, что привело к частичной гибели посевов [18]. Так, специалистами ГХИ Комзага отмечалось значительное поражение посевов озимых зерновых хлебным кузькой на Северном Кавказе [16, л. 63–64], в Крыму [16, л. 66] и на Украине [16, л. 67–68]. Эпизоотия другого вредителя, лугового мотылька, отмечалась два года подряд: в 1931 году она охватила порядка 10–20 областей, а в 1932 г. – уже свыше 20 областей СССР, при этом официально отмечалась гибель посевов от гусениц лугового мотылька на 279 тыс. гектаров [19, с. 12]. Хотя данная величина и вызывала сомнения в достоверности, поскольку отмечались приписки гибели посевов от сорной растительности и нарушений агротехники луговому мотыльку, тем не менее площадь эпизоотии этого вредителя была на порядок выше предыдущих годов и самой значительной с 1929 года [19, с. 12: табл. и сноска 2]. Катастрофические размеры размножения в начале 30-х годов еще одного вредителя, кукурузного мотылька, отмечались в специальном постановлении СНК РСФСР в 1931 году, в 1932–1933 гг. ситуация не улучшилась, а фитопатологи указывали, что вредная деятельность кукурузного мотылька приобретает ежегодный хронический характер [20, с. 35–36]. Для Украины и Северного Кавказа наблюдалась вспышка размножения клопа-черепашки, что привело к высокой доле дефектного зерна [21]. Не менее запущенной была ситуация и с амбарными вредителями [22].

Помимо этого, начиная с весны 1932 года, в СССР наблюдалась вспышка размножения мышевидных грызунов, достигшая своего пика в осенне-зимний период [23, с. 77]. Причинами такой вспышки численности, кроме благоприятных метеорологических условий, являются оставление неубранного и необмолоченного хлеба на полях во время уборочной кампании и неправильные способы хранения зерна. Так, уборка зерновых в те годы осуществлялась не прямым, а раздельным комбайнированием в несколько этапов. Зерновые убирались в фазу восковой спелости в период жатвы или косовицы. После чего оставлялись в валках или проводилось скирдование и в скирдах хлеба оставлялись на полях на дозревание. Спустя несколько дней валки и скирды подбирались и вывозились с полей на обмолот. В дальнейшем обмолоченное зерно подсушивалось, провеивалось и отправлялось на хранение. И в период скирдования – обмолота решающим фактором, кроме хороших погодных условий, было не затягивание сроков скирдования, вывоза и обмолота, иначе зерно начинало осыпаться и ухудшалось его качество. При этом и появлялись условия для массовой вспышки развития мышевидных грызунов.

В 1932 году проблемы с соблюдением сроков скирдования и обмолота в зернопроизводящих районах были катастрофическими. В частности, в августовском черновике докладной Комзага о работе колхозов, совхозов, партийных и советских организаций Северного Кавказа отмечается недопустимый разрыв в 5–10 (и более) дней между косовицей и скирдованием [24, л. 41 об.]. В письме председателю Комзага М.А. Чернову о ходе хлебоуборочной кампании в Крыму от 1 сентября 1932 г. отмечалось крайне плохие условия хранения хлебов в скирдах [24, л. 129]. Очень серьезные проблемы со сроками и соблюдением правил скирдования и обмолота отмечались по всем зернопроизводящим районам СССР в течение всей уборочной и хлебозаготовительной кампании [9, с. 9; 25, с. 2; 26, с. 25].

К осени 1932 года в результате проблем с уборкой зерновых массовая вспышка размножения мышевидных грызунов отмечалась для всей степной зоны СССР от западной границы до Дона и предгорий Кавказа [23, с. 77]. Плотность нор в отдельных районах доходила до 5000 на гектар (Джанкойский и Ишуньский р-ны Крыма), 3000 на гектар (Днепропетровская и Одесская области Украины), 10000 и выше нор на гектар (осенний период по всему Северному Кавказу, Калмыкии и Поволжью) [23, с. 77]. Зимой 1932–1933 гг. в Ставрополье в скирдах половы находили до 4000 мышей (до 70 мышей на кубический метр) [27, с. 149]. В Казахстане площадь заселения мышевидными грызунами составляла 4 млн га [23, с. 78]. Наибольшие вспышки в течение 1932 года отмечались на Северном Кавказе, Дагестане, Нижней Волге, Урале и Казахстане, где плотность нор достигала 10000 на га [23, с. 78: табл.]. На Украине преимущественно в южных районах эпизоотия мышевидных грызунов охватила полтора миллиона гектаров земель, а порча зерна в скирдах и хранилищах достигла таких масштабов, что Совнарком и Наркомзем УССР специальным постановлением признали это в качестве стихийного бедствия и обязали все организации до районного уровня включительно провести обязательную кампанию против мышей [28, с. 102].

Таким образом, пораженными эпизоотией мышевидных грызунов в 1932 году оказались практически все зернопроизводящие районы СССР, а в целом в 1932 году по зернопроизводящим районам наблюдалась катастрофическая непрогнозируемая вспышка нескольких групп вредителей сельскохозяйственных культур, которая привела к значительным потерям и повреждениям урожая.

Наконец, необходимо рассмотреть ситуацию с грибковыми заболеваниями сельскохозяйственных культур и смертность, вызванную этими факторами. При оценке качества зерна используется показатель вредной примеси, куда, кроме ядовитых и горьких семян сорных растений, также относят споры грибковых паразитов рода фузариум, спорынья и головневых грибов. Заражение головневыми грибами приводит к появлению так называемого синегузочного (споры гриба скапливаются в бородке зерновки) и мараного (споры гриба прилипают к зерновке) зерна, также зерно может засоряться остатками плодовых тел твердой головни, которые крайне тяжело отделяются от зерновой массы. Мука из такого зерна имеет синеватый оттенок, неприятный запах и в пищу непригодна. Заражение спорыньей приводит к накоплению в зерне плодовых тел (склероциев, или «рожек»), которые очень ядовиты и вызывают опасное заболевание эрготизм. Заражение грибками рода фузариум приводит к развитию фузариозов: т.н. «пьяный хлеб» и «септическая ангина» (алиментарно-токсическая алейкия).

В СССР к началу 30-х годов ХХ века ситуация с опасными грибковыми заболеваниями была критической. Так, в 1931–32 гг. было проведено несколько совещаний вплоть до всесоюзной конференции, а проблеме засорения посевов головней был посвящен целый том сборника научных работ по защите растений [29]. В своих работах фитопатологи основными причинами засорения зерна головней называют те же, что и для эпифитотии сорной растительности: «форма индивидуального землеиспользования» [29, с. 14] и низкий уровень соблюдения агротехники [29, с. 16]. Культура земледелия и ситуация с грибковыми заболеваниями на селе тогда была такова, что крестьяне «слишком свыклись с высокой заспоренностью семенного материала индивидуальных хозяйств» [29, с. 24]. Также специалисты отмечают крайне низкий уровень фитопатологических исследований в хозяйствах, когда фиксируются только случаи, когда грибок становится видимым, то есть регистрируются только проявления головни, а не зараженность зерна, которая приближалась в хозяйствах к 100% [29, с. 16].

Угрожающая ситуация с засоренностью зерна головней отмечалась на 7 Всесоюзном съезде по защите растений [30]. Научные исследования показали, что в 1932 году ситуация не только не улучшилась, а даже ухудшилась. Всесоюзный съезд работников отделов борьбы с вредителями констатировал, что вопросам борьбы с головней не уделяется должного внимания, а к 1932 году процент проявления головни повысился для яровой пшеницы с 0,3 до 0,6% [31, с. 47]. При этом зараженность 0,5% считается сильной [32, с. 73], а зараженность 1% приводит к 20–30% гибели посевов [31, с. 49].

В 1932 году специалистами ГХИ Комзага отмечалось значительное поражение посевов озимых зерновых на Украине головней [30] и спорыньей [7, с. 119; 33, л. 368; 34, л. 66–67] и спорыньей на Нижней Волге [16, л. 69]. Научные исследования показали, что тогда зараженность, в зависимости от культуры, колебалась от 0,6 до 4,1% [32, с. 73]. По пыльной головне в среднем по СССР зараженность составляла 0,8% по пшеницам и 1,2% по ячменю [35]. Наиболее проблемной культурой был овес: на Украине пораженность составляла 2,8%, по Центральным черноземным областям – 3,6%, на Нижней Волге – 6,0% [32, с. 74, табл. 3]. Высочайший уровень заражения посевов грибковыми заболеваниями в 1932 году показывают обследования следующего года, которые провели спохватившиеся постфактум фитопатологи. В 1933 году зараженность пыльной головней 0,5% регистрировалась для 53–90% обследованных посевов яровой пшеницы в Западной, Центрально-Черноземной, Московской областях и на Средней Волге [36, с. 31]. Большой недобор урожая в связи с фузариозом констатировался на 7 Всесоюзном съезде по защите растений [37, с. 12].

В целом, можно констатировать, что ситуация с грибковыми заболеваниями зерновых в 1932 году была действительно тяжелой (практически в каждом выпуске Сборника ВИЗР за 1932–1933 года отмечается как минимум одна статья по этому вопросу). При этом эпифитотии грибковых заболеваний вели к резкому непрогнозируемому падению урожайности и снижению качества зерна.

Обследования урожая 1932 года специалистами ГХИ показало следующее качество заготовленного зерна по вредной примеси: озимая пшеница – до 1,5% (в среднем – 0,1%) [16, л. 4], яровая пшеница мягкая – до 1,7% (в среднем – 0,06%), твердая – до 0,6% (в среднем – 0,02%) [16, л. 7]; при этом отмечается высокая доля вредной примеси по мягким яровым пшеницам в УССР – до 3% (в среднем 0,4%) [16, л. 5], ячмень – до 2% (в среднем – 0,04%) [16, л. 11], овес – до 2% (в среднем – 0,2%) [16, л. 13].

Таким образом, опасные грибковые заболевания, с одной стороны, приводили к снижению урожая основных зерновых культур, с другой – к падению качества заготавливаемого зерна. Наиболее проблемными являлись мягкие яровые пшеницы в УССР, для которых наблюдались наивысшие показатели содержания вредной примеси в зерне, приближающиеся и превосходящие, в среднем, критические. Все это приводило к тому, что часть зерна характеризовалась низкими показателями качества и была непригодна к употреблению в пищу.

Массовость же отравления в 1932–1933 годах населения при питании зараженным грибковыми спорами зерном значительно преувеличена. Так, в специальной публикации, посвященной «пьяному хлебу» в СССР, массовых случаев заболеванием фузариозом в «традиционных» местах развития грибка не отмечается [38]. Констатируются только отдельные случаи отравлений для Приморского края, Московской, Ивановской, Горьковской областей и Карелии. Также в 1932 г. отмечалось появления грибков рода фузариум в ряде районов СССР, где раньше он не имел распространения, но о симптомах «пьяного хлеба» сообщений не было [39, с. 44]. На Украине в нескольких районах отмечались случаи отравления ржаной муки из зерна, зараженного спорыньей, однако смертельные случаи указываются как единичные [7, с. 119; 34, л. 66–67].

В 1933 году известен случай массовой эпидемии «септической ангины», которой в мае – июле было охвачено несколько районов на Урале, в результате чего умерло 707 человек из 1346 заболевших [40, л. 50]. На эпидемию выехала группа врачей и комиссия во главе с наркомом здравоохранения РСФСР М.Ф. Владимирским. Комиссия пришла к выводу, что причина не в голоде или в отравлениях спорами, а заболевание имеет инфекционную природу [40, л. 58].

Нами проанализированы мартирологи «Книг памяти жертв Голодомора» на Украине [41] на предмет выявления в актах смерти по украинским селам в 1932–1933 годов, сохранившихся в областных архивах, случаев смерти от болезней, связанных с грибковыми вредителями зерновых. При этом нами было обнаружено около десятка указаний на отравление спорыньей («отравление рожками»), что не может свидетельствовать о массовости явления. Других однозначных указаний на явления эрготизма либо фузариоза в сохранившихся актовых записях не обнаруживается. Поскольку отравление грибковыми заболеваниями сопровождается различными проявлениями, то дополнительно были проанализированы диагнозы, которые в той или иной степени условно можно привязать к отравлениям зерном, зараженным грибковыми спорами (табл. 1).

 

Таблица 1 – Диагнозы в сохранившихся актах смерти в сельской местности УССР в 1932–1933 годах

Год	Актовых записей	Ангины	Проблемы питания	Отеки	Судороги	Сепсисы	Интокси-кации
1932	80802	184	117	435	564	29	51
1933	197807	122	834	3887	435	13	54

 

Таким образом, число умерших с диагнозами, которые в той или иной степени условно можно привязать к отравлениям зерном, зараженным грибковыми спорами, в 1933 году (кода наблюдался пик смертности) практически не изменилось, за исключением случаев, связанных с проблемами питания и различного рода отеками. При этом необходимо отметить, что подавляющая часть проблем питания – это обычные пищевые отравления, а их рост в 1933 году вызван ростом отравлений суррогатами и смертями от авитаминоза, что напрямую связано с голодом, а не заражением продуктов питания спорами грибков. Что касается отеков, то рост этих диагнозов произошел за счет смертности от алиментарных (безбелковых) отеков, а не за счет отеков, связанных с отравлениями.

Следовательно, несмотря на высокую зараженность зерна урожая 1932 года грибковыми спорами, «мор без голода» от массовых случаев отравления спорами грибковых заболеваний зерновых в самом проблемном с грибковой эпифитотией в 1932 году регионе – Украине – не подтверждается.

При этом, анализируя эпифитотии зерновых 1932 года в СССР, особое внимание необходимо обратить не на опасные для здоровья человека грибковые заболевания, а на ржавчинные грибки, с которыми в анализируемый период ситуация была не менее острой. Так, на 7 Всесоюзном съезде по защите растений было пять докладов, посвященные ржавчине хлебных злаков, при этом потери от зараженности посевов бурой ржавчиной достигали 70% преимущественно из-за снижения абсолютного веса зерна и числа зерен в колосе [42, с. 55]. Фитопатологи для пшеницы и овса потери урожая от ржавчины оценивали в среднем в 10–15% [43, с. 51], на стадии кущения потери могут достигать 100% [43, с. 53]. При этом в начале 30-х годов прошлого века для сельского хозяйства Украины такая ситуация являлась «обычной» [44].

С.Е. Грушевой и Г.Ф. Маклакова [45, с. 4] приводят данные, что в 1932–1933 году было два года подряд сильной эпифитотии стеблевой ржавчины на Северном Кавказе, что подтверждается данными ГХИ Комзага [16, л. 63–64]. Потери урожая в 1932 году в результате этой эпифитотии на Северном Кавказе оцениваются до 50% [43, с. 51]. На значительные потери в 1932 г. урожая овса от ржавчины в Центрально-Черноземной области указывал И.М. Варейкис [7, с. 230; 6, л. 73–82]. В 1932 году корончатая ржавчина овса привела к гибели значительной части урожая на Украине, в Белоруссии и Центральных черноземных областях (потери урожая овса составляли до 20 млн ц) [45, с. 4]. А вспышка развития листовой ржавчины в 1932–33 годах привела к снижению урожая на 50% для Украины (юго-запад Киевской области, Винницкая область, западная часть Одесской области) [45, с. 4]. При этом указанные регионы Украины совпадают с частью территории, наиболее пострадавшей от голода в 1933 году [46, с. 99, илл. 2]. Потери урожая от бурой листовой ржавчины на Украине в 1932 году составляли до 20–30% [44].

Ржавчина достаточно тяжело идентифицируется (внешне посевы выглядят как нормальные, а поражение может выявить только опытный специалист), и зачастую вред от нее является косвенным, поскольку поражаются стебли и листья, а резко падет урожайность и качества зерна [45, с. 3]. В годы эпифитотии абсолютный вес зерна из-за пораженности ржавчиной падает на 60–80% для стеблевой ржавчины [45, с. 3] и на 40–47% – для бурой ржавчины, число зерен в колосе уменьшается на 20–29% [42, с. 55]. Поражение корончатой ржавчиной овса приводит к понижению абсолютного веса зерен на 50–60% [45, с. 3].

 

Таблица 2 – Качество зерна урожая 1932 г. по СССР, %

Культура	Классное зерно					Внеклассное зерно
	1 класс	2 класс	3 класс	4 класс	5 класс	высоко-натурное	средне-натурное	низко-натурное
Озимая рожь	4,9	13,9	19,7	13,3	0,5	10,3	23,8	13,4
Озимая пшеница	6,8	13,4	14,7	12,8	0,2	3,8	21,5	26,3
Яровая пшеница мягкая	4,9	11,2	11,6	11,2	–	8,4	26,2	25,2
Яровая пшеница твердая	2,9	8,2	7,3	13,1	–	11,7	20,1	34,0
Ячмень	2,4	7,8	17,6	13,1	0,4	8,7	29,5	19,8
Овес	2,6	4,3	9,6	12,3	0,2	10,0	24,8	36,0

 

Таким образом, эпифитотия ржавчины в основных зернопроизводящих районах в 1932 году привела не только к потере урожая, но и резкому снижению качества зерна. Так, специалисты ГХИ Комзага на 20 октября 1932 года определяли следующие показатели качества зерновых (табл. 2) [16, л. 1–14].

Здесь необходимо отметить, что классность продовольственного зерна определялась, прежде всего, по хлебопекарским качествам, таким как содержание белка, клейковины и стекловидности. Для употребления в пищу пригодны первые три класса и, ограниченно, с добавлением зерна высших классов, – четвертого. Таким образом, по яровым пшеницам пригодным и ограниченно пригодным продовольственным зерном являлось около 30–40% урожая, по озимой ржи и пшенице – около половины урожая. Остальная часть урожая зерновых являлась в лучшем случае фуражным, среднего и низкого качества.

Исходя из вышеизложенного, сложившаяся с 1918 по 20-е годы ХХ века система землепользования (индивидуальное землепользование при традиционном ведении земледелия) и низкий уровень агротехники привели к чрезвычайному засорению полей и широкому развитию фитопатологических инфекций, что сельхозпроизводителями воспринималось как «нормальное». Сложившаяся к концу 1920-х – началу 1930-х годов ситуация, несмотря на организацию крупных хозяйств и попытку устранить отсталость агротехники, была запрограммирована на массовую вспышку сорной растительности и вредителей, что и произошло в 1932 году во всех основных зернопроизводящих регионах СССР.

В результате таких эпифитотий и эпизоотий 1932 года в основных зернопроизводящих районах СССР наблюдались катастрофические потери урожая. Из-за поражения грибковыми инфекциями и сорной растительностью наблюдался высочайший уровень заражения и засоренности зерна, а также значительное ухудшение его качества. При этом от 50 до 70% зерна оказалось непригодным для использования в качестве продовольственного.

Наиболее пострадавшими регионами оказались регионы наибольшей смертности от голода 1933 года – Украина и Северный Кавказ.

Таким образом, сорная растительность, болезни и вредители сельскохозяйственных культур являются одним из ведущих факторов неурожая, плохого качества зерна и голода 1932–1933 годов.

About the authors

Nazar Nikolayevich Nazarenko

South Ural State Humanitarian Pedagogical University

Email: nnazarenko@hotmail.com

doctor of biological sciences, professor of Chemistry, Ecology and Chemistry Methodology Department

Russian Federation, Chelyabinsk

Anatoliy Viktorovich Bashkin

Project «Historical Materials»

Author for correspondence.
Email: lost_empire@mail.ru

coordinator

Russian Federation, Moscow

References

Supplementary files